Как вернуться в тонкий мир...

- Мы живем в эпоху высоких технологий, но прогресс на самом деле двоякий: с одной стороны мы все радуемся, что вылетели в космос и используем беспроводную связь, но элементарных вещей люди сегодня уже не знают, - начал разговор режиссер. - За подсказками обращаются к технике. Современный человек многое доверил машинам, в результате перестал чувствовать тонкий мир, потерял с ним связь. А древний человек эпохи камня чувствовал мир во всей полноте. Он точно знал, где можно охотиться и куда ходить нельзя. Он был в лесу абсолютным хозяином и хорошо знал Землю. Мы всегда представляем древних людей ужасными дикарями. На самом деле мы сами дикари.
- Но ведь и сегодня некоторые люди интересуются тонким миром…
- Это только первые шаги: мы в отличие от наших далеких предков лишь учимся ходить. У древнего человека не было разделено сознание, то есть его внутренний и внешний мир были единым целым. Он точно знал, что, если он плохо поступит, тут же будет наказан, и так на самом деле и происходило. Знал обряды, как делать правильно. Все это читается в древних произведениях.
В «Урал-батыре» можно найти описание инициации: посвящение юношей в воины. Археолог Вячеслав Георгиевич Котов нашел доказательства проводимых обрядов при раскопках. У нас сегодня существует такое понятие как синдром Чеченской или Афганской войны, когда человек, возвратившись оттуда, ощущает тягостное чувство, с которым ничего не может поделать. Он не знает, куда пойти, у кого попросить помощи, и живет в постоянном конфликте с собой и окружающим миром. Целое поколение из-за этого уже выкинуто из жизни. А у древних людей был особый ритуал, который позволял снять этот синдром. У башкир он остался в танце: воин возвращается с войны, его встречают неким обрядом, благодаря которому мужчина чувствует себя героем. Он понимает, что, даже если он кого-то убил, это не его вина, а так нужно было делать.
- А как подтверждали это рисунки в Каповой пещере?
- В своих исследованиях Вячеслав Георгиевич убедился, что на самом деле рисунки - это священные изображения или своеобразные древние иконы. На них - три мира: верхний, средний и нижний. В верхнем мире всегда рисуется конь - Акбузат (древний человек обожествлял коня, который помогал ему выжить), в среднем - охота, мамонты и люди, в нижнем - царство Шульгана. Котов пришел к выводу, что рисовались они не случайно. Древний человек случайно ничего не делал: пещера была святилищем, где производилась инициация и другие священные обряды.
У каждого народа есть своя уникальная черта, которая складывается веками. Это зависит от того, чем люди занимаются. Русские, например, изучают и познают культуру всех других народов. У башкир иная задача - сберечь древнее наследие. Многое у нас сохранилось благодаря почитанию старцев и Совета старейшин. Уцелел и древний эпос «Урал-батыр» - цельная мировоззренческая система того времени.
- Как долго длились съемки «Шульган-Таша»?
- Два года, и за это время произошло много интересного. В фильме показан слепой старик, житель деревни, который рассказывает про всадника, выезжающего из пещеры на коне. И я верю, что все это происходит на самом деле. Тот тонкий мир, от которого мы отлучились из-за своей гордыни, существует независимо от нас.
До сих пор в деревне живет хранитель пещеры, который передает знания своим потомкам. Когда его внуку исполняется 50 лет, начинает заботиться о пещере он. Прежде чем посетить пещеру, Вячеслав Георгиевич Котов брал у хранителя разрешение.
В фильме есть сюжет про бортничество, это ремесло тоже передается из поколения в поколение. Кроме известного им бортника дикие пчелы никого не подпускают. Знают, что этот человек их охраняет. А нашу группу даже покусали во время съемок.
- В кадре вы общаетесь с представителями ВВС, которые были в Шульган-Таше. Они тоже снимали фильм о заповеднике?
- У них была другая цель - снять цикл передач о разных географических и климатических условиях нескольких континентов. Они путешествовали по всему миру, добрались и до нашей республики, но про Капову пещеру и про рисунки не знали. Когда я им рассказал, были очень удивлены.
Кроме них на съемках в пещере я встретил одного француза, спелеолога, который тоже ездил по всему миру. Оказалось, что росписи ему не особенно интересны, как и мифологическая составляющая. Для него главное - спелеология. Меня это сильно поразило. Насколько люди разобщены и ограничены. Это профессионал, приехал целенаправленно и мог узнать про пещеру побольше. Тогда я подумал, что надо снимать фильм, упоминая все аспекты заповедника: и про пчелу рассказать, и про уникальную флору... Чтобы золотой нитью прошло сохранение первозданности этого места.
Очень жаль, что не сохранились дикие кони - тарпаны, которых потеряли в 30-х годах во время голода. У моего прадеда был табун, около 500 коней. Это были тарпаны, которые жили в лесу. Когда ему нужен был конь, он ехал и приручал одного. Нельзя было трогать только самого главного жеребца, хозяина табуна. Если на стадо нападали волки, то сильные жеребцы становились внешним кольцом, ближе к центру - более слабые, в середине - жеребята и кобылицы. Главный носился вокруг и смотрел, чтобы не прорвали оборону. Сзади волк к коню никогда не подойдет.
- А как вы пришли в кино?
- Через живопись и мультипликацию. Мама у меня была физиком-математиком, и я постоянно участвовал в математических олимпиадах. В 8-ом классе понял, что кроме рисования ничего не умею. После школы закончил Училище искусств, устроился художником на киностудию «Башкортостан», а потом в
93-ем году поступил во ВГИК. Кстати сказать, однажды, еще в классе пятом, я смотрел по телевизору передачу о
ВГИКе, и у меня возникло полное ощущение, что я буду там учиться. Я не понимал этого чувства и только через много лет вспомнил тот день.
- Какое кино вы хотели бы снимать?
- Мечтаю снимать игровое кино. Только сейчас в 39 лет, я подхожу к тому, что хотел бы делать в кино. Фильмы, которые у меня есть, включая «Шульган-Таш», - были подготовкой к этому. Документальное кино дает мне возможность изучать мир, людей, историю, культуру и ближе всего быть к реальности. Надеюсь, что оно поможет мне снимать игровое кино более правдивым.
Мой любимый жанр - трагифарс. Он очень сложный. Из известных фильмов в этом жанре сняты, например, «Андеграунд» и другие картины Эмира Кустурицы. Фарс - народный жанр, он передает состояние, когда ты выплакал все слезы и тебе становится смешно от того, что больше так жить ты не можешь. Заставить плакать человека легко, а смеяться - непросто.
Трагедия же возникла в городской культуре, когда началось отлучение человека от его естества и природы.
- Кого вы считаете своими учителями?
- К счастью, учителей у меня было много. На режиссерском факультете во ВГИКе - Александра Степановича Кочеткова. В его архиве более 200 фильмов, которые он снимал на разных континентах, в том числе в Арктике и Африке. Он преподавал нам этику кинематографиста и всегда говорил, что документалист - это не тот человек, который обязательно должен фиксировать все буквально.
У режиссера была ситуация, когда он весной снимал в Антарктиде выезд техники. Один из тракторов на его глазах провалился под лед, и тракторист погиб. Только в это утро он получил телеграмму из Москвы, сообщавшую ему о рождении сына. Александр Степанович загорелся снять фильм, чтобы рассказать мальчику о его отце. В столицу режиссер вернулся через полтора года, пришел в эту семью, а там другой мужчина, которого мальчик называет отцом. Кочетков вернулся на студию и сказал, что фильма не будет. Документалист не вправе разрушать счастье даже одного человека.
Четыре года назад я устроился рабочим на съемочную площадку к Алексею Герману-старшему, снимавшему фильм «Трудно быть Богом» в Санкт-Петербурге. Этот опыт для меня имел огромное значение, не меньшее, чем пять лет обучения во ВГИКе. Рабочий - это тот человек, который постоянно находится рядом с режиссером и многое видит. Самое главное, что я вынес из этого опыта, - при создании фильма делать все, как ты задумал, не идти ни на какие компромиссы.
- Хотелось остаться в Москве?
- В 98-ом году мне предложили работать во ВГИКе начальником цеха. Я тогда подумал и решил, что не знаю, о чем снимать в Москве фильмы. Здесь же на родине все близкое, много тем.
Кино рождается в тот момент, когда возникает образ женщины. Есть образ французской женщины, американской, испанской, итальянской, но пока нет башкирской. Мы до сих пор не подошли к этой теме, хотя киностудии «Башкортостан» уже 20 лет. В документальном кино есть портреты, сюжеты, но в игровом их до сих пор нет. Это очень важный момент, когда кинематограф можно называть национальным, поскольку через женщину мы храним культуру. Мы сможем использовать термин «башкирское кино», когда появится фильм, где будет раскрыт образ башкирской женщины.
- А над чем вы работаете сейчас?
- Говорят, что злые духи не умеют читать, и, если хочешь поделиться чем-то сокровенным с человеком, напиши ему об этом, но не говори вслух. Так что расскажу кратко. Сценарий новой комедии мы писали втроем: вместе с писателем-сатириком Евгением Мальгиновым и автором «Смешариков» Анной Мальгиновой. Этот фильм будет и о вере, а где-то и о любви. Я хотел порассуждать о том, каждый ли занимается в жизни тем, чем должен. Надеюсь пригласить на главные роли актеров наших театров: Линара Ахметвалеева, Людмилу Воротникову, Марата Курбангалеева и одного российского актера.
Существует два типа режиссуры. Первый, когда все решает режиссер, так снимал фильмы Тарковский. А Гайдай и Данелия полностью доверяли актерам. При этом на съемочной площадке случается много находок. Мне близок второй тип, и я пишу роли под конкретных актеров.

Татьяна ШАНГИНА