Способен и достоин

К счастью, «ударная разведка» Магнитной горы, проведенная летом 1930 года, полностью подтвердила выводы Заварицкого о площади распространения залежей. Даже это не улучшило душевного состояния Александра Николаевича. Угнетала атмосфера в институте и на кафедре. Кому-то пришла идея объединить геологоразведочный факультет Горного и соответствующие факультеты других ленинградских вузов в один особый геологоразведочный институт. Глупая затея привела к столкновениям между представителями разных научных школ, к мелким, выматывающим конфликтам. Александр Николаевич приходил домой усталый и раздражительный. Екатерина Петровна успокаивала его и подбадривала. Ирина Ильинична, несмотря на малоподвижный образ жизни, по-прежнему зорко следила за всем, что происходило в семье. В ее отношении к Володе, ставшему студентом Горного и поселившемуся в семье отца, сквозила нежность. И хотя он никогда не говорил о своих неприятностях, она как будто чувствовала их и действовала на него успокаивающе. Внук любил проводить время в ее комнате. Она усаживала его в кресло и просила почитать вслух Библию. Сама бралась за рукоделие. И Александр Николаевич по своей детской привычке часто приходил посидеть с матерью и всегда уходил от нее в хорошем настроении. Она сглаживала углы и разряжала обстановку. Жизнь в 30-е была не из легких. Как-то за ужином Екатерина Петровна посетовала, что удалось достать лишь вяленую рыбу, на что Ирина Ильинична ей возразила: «Вобла очень полезна. В ней пятьдесят процентов белка». При этом лицо у нее оставалось таким невозмутимым, что все рассмеялись.
Квартира Заварицких находилась в Горном, в так называемом «первом профессорском корпусе», расположенном перпендикулярно 21-й линии (во время войны он был полностью разрушен). Самая большая, 40-метровая, комната служила кабинетом и общей столовой. Здесь стояли два письменных стола. За одним Заварицкий писал, за другим работал с микроскопом. Для чтения у него было удобное кресло. Екатерина Петровна старалась не беспокоить его, редко заходила в кабинет. Он же, наоборот, все время хотел привлечь ее к научной работе, отвлечь от хозяйственных забот. Порой что-то диктовал ей, сидя в любимом кресле или прохаживаясь по кабинету. Дома он проводил гораздо больше времени, чем на кафедре или в Центральном научно-исследовательском геологоразведочном институте (ЦНИГРИ).
Маленькая Марьяна, хотя и часто болела, постоянно пребывала в веселом расположении духа. За ней приглядывала та самая старушка, которую Володя видел в Карабаше. До революции няня служила у графов Мусиных-Пушкиных. У нее была своя система воспитания. Как когда-то она призывала барских детей играть только с барскими, так и теперь следила за тем, чтобы Марьяна общалась лишь с профессорскими отпрысками. В 1931-м ее заменила мать Екатерины Петровны - Ольга Федоровна Боголюбова, баба Оля. Она была требовательной, приучала девочку к порядку, вышиванию и вязанию.
Володя был занят учебой и не понимал толком, что происходит в стране. Удивлялся, почему отец и Екатерина Петровна за обедом и ужином так горячо и подробно обсуждают только что прочитанную ими «Историю испанской инквизиции» и сравнивают Испанию тех времен с советской действительностью. Кое-что он стал понимать лишь на третьем курсе, особенно после экзамена по «диалектике естествознания». Группа преподавателей общественных наук, в числе которых был некий Выдрин, удумала (точнее не скажешь) «внедрить диалектику в геологию». Для этого необходимо было доказать, что геологи не знают диалектики. Многих ученых тогда голословно обвинили в метафизическом образе мышления. Заварицкому, пожалуй, досталось больше всех. Например, ему в укор ставилось, что в курсе «Физико-химические основы петрографии» он опирается на второй закон термодинамики, на энтропию, будто бы предсказывает тепловую смерть Земли. На Володином курсе «диалектику естествознания» читал как раз Выдрин, целую лекцию посвятивший «ошибочным, метафизическим взглядам проф. А.Н. Заварицкого». К экзамену Володя готовился тщательно. Он был уверен, что вопрос о «метафизичности» обязательно достанется ему, и не ошибся. Отвечал блестяще, но получил «уд.». Это вызвало возмущение сокурсников, боготворивших Заварицкого-старшего, который читал у них общий курс петрографии. Лекции его были очень оригинальными: сказанное иллюстрировалось микропроекцией шлифов на экране. У студента создавалось впечатление, словно он сам смотрит в микроскоп, а лектор мог говорить до мельчайших подробностей о строении горной породы и свойствах слагающих ее минералов. На некоторых студентов, особенно тех, кто накануне полночи протанцевал в клубе Ижорского завода, эти цветные картинки и полумрак в аудитории действовали настолько умиротворяюще, что они сидели в полудреме. Однажды один такой танцор даже свалился со стула. Это породило весьма неприятные слухи. Дескать, Заварицкий читает так монотонно и скучно, что на его лекциях народ засыпает. В своей книге «Тропой геолога» (Изд-во Московского университета, 1992 г.) Владимир Смирнов пишет: «Когда ретивые представители общественных студенческих организаций Ленинградского Горного института, прорабатывающие его за это, спросили, почему на его лекциях засыпают, он ответил, что широко пользуется диапозитивами, для чего выключает свет в аудитории, а темнота располагает ко сну».
В самом деле, ведь он так старался, так основательно готовил лекции и с особой тщательностью отбирал для демонстрации лучшие образцы в расчете на людей, не меньше его самого увлеченных геологией, а не для каких-то там прожигателей жизни.
Как и всякий крупный ученый, Заварицкий всегда и во всем был уверен в своей правоте, порой до абсурда. Тот же Смирнов рассказывает: «Однажды ему сказали, что на площади детально откартированного им массива магматических пород обнаружены незамеченные им жилы урановой руды. Он сказал: «Не может быть», - и повернулся к собеседнику спиной. Тогда его посадили на самолет, привезли на этот массив и показали рудные жилы. Он снова сказал: «Не может быть!» - и покинул этот злосчастный массив».
Простые люди
Александр Николаевич обожал младшую дочь - жизнерадостную Марьяну, радовавшую его своими успехами в освоении иностранных языков. В раннем детстве Марианна занималась в особой группе на дому, организованной Горным институтом, детей учили рукоделию и немецкому языку, позже музыке и танцам у старой балерины Ванды Шклярской. После переезда в 1938-м семьи в Москву она попала в школу, где учили французскому, затем в связи с переменой места жительства ее перевели в школу с английским языком. И уже после войны Марианна поступила в Первый Московский государственный педагогический институт иностранных языков.
С Володей у Александра Николаевича сразу установились взаимопонимание и близость. В сыне он видел будущего петрографа и единомышленника в науке, помощника.
Летом 1936-го на пороге ленинградской квартиры возникло прелестное видение из далекого прошлого - юная Оля Симонова. Это была Таня, удивительно похожая на мать. Окончив с отличием школу в Тагиле, она приехала поступать в университет. Экзамены сдала успешно и стала студенткой химического факультета. Ей и в голову не приходило, что ее появление вызовет бурю неприятных разговоров и даже ссор. Будь здорова бабушка, она бы всего этого не допустила. Но она была очень слаба, а через некоторое время умерла.
Вопрос состоял в том, где Таня будет жить. Отказ Екатерины Петровны можно было понять - у них и без того народу было полно. А вот нежелание Ольги Николаевны селить у себя племянницу в четырехкомнатной квартире было совершенно непонятно. Тетя кричала, что Таня достаточно взрослая и может сама о себе позаботиться. «Удар был сильным! - вспоминала много лет спустя Татьяна Александровна. - Выдержать его не удалось. Шура, добрая папина домработница, спрятала меня в свой уголок, прижала к себе. Я долго и горько плакала, потеряв надежду на помощь и поддержку. Шура не отходила от меня… Когда я успокоилась, тихо сказала: «А сейчас, Танечка, мы пойдем к тете Ирише. Она не богатая, но очень добрая. Тебе у нее будет очень хорошо». Тетя Ириша мне понравилась. Она сразу же предложила жить у нее, а сейчас остаться, чтобы привыкнуть друг к другу».
Шура долго жила у Заварицких, но потом вышла замуж за «обеспеченного работящего эстонца». Ее заменила Катя, услужливая и тоже очень добрая. Она быстро усвоила вкусы и привычки обитателей профессорского дома. Но самые душевные отношения у нее сложились с Александром Николаевичем. Она его «подкармливала». Заварицкий любил работать ранним утром. Катя вставала пораньше, жарила оладьи, пекла пончики, заваривала кофе в термосе и звала хозяина на кухню. Во время завтрака они всегда о чем-нибудь разговаривали вполголоса. После этого Александр Николаевич продолжал работу до общего завтрака, когда он всех удивлял отсутствием аппетита - отказывался от полезной гречневой каши, чем расстраивал Екатерину Петровну, постоянно проводившую в семье политику здорового питания.
Заварицкий обожал беседы с так называемыми простыми людьми. Каждое воскресное утро приезжала из Луги милая, приветливая старушка Анна Кузьминична, вероятно, когда-то пригретая Ириной Ильиничной. Она привозила творог, сметану, яблоки и клюкву - все свежайшее. Кузьминична, на ходу со всеми поздоровавшись, быстро проходила в кабинет, низко кланялась и весело говорила: «Вот и я приехала, Сан Николаич!». Эту сцену однажды наблюдала гостившая у отца Таня. «В тот день, когда я этот разговор слышала, папа благодарил Кузьминичну за клюкву, - пишет она в своих воспоминаниях. - Он сказал, что клюква его лечит от цинги, что если бы не клюква, он бы не вылечился. Кузьминична засуетилась и выпалила: «Что ж ты мне раньше не сказал, я бы тебе побольше привезла! Она у меня хранится в бочонке с ключевой водой. Только скажи, сколь угодно привезу». На этом разговор не кончался. Начиналось обсуждение погоды, видов на урожай, здоровья и жизни вообще. Потом Кузьминичну поили чаем с вареньем, угощали пирожками или оладьями. Закусив, она любила прикорнуть на мягкой кровати домработницы Шуры. Отдохнув, говорила: «В церковь не забыть бы заглянуть». Церковь была близко от Горного института. Шура провожала Кузьминичну… Заглянув в церковь, Кузьминична добиралась на трамвае до Варшавского вокзала и уезжала домой в Лугу».
Александр Николаевич никогда не был снобом и терпеть не мог, когда кто-то пытался изобразить из себя аристократа. Как-то у них обедала жена профессора Горного института. Дамочка была не в меру болтлива и несла жуткую несуразицу. Заварицкий хмурился и с трудом терпел все это. Резко встал и вышел из-за стола, объявив: «Я иду в институт!». Даму каким-то образом выдворили, Екатерина Петровна тут же позвонила в институт, и Александр Николаевич вернулся домой. «Я очень прошу такую пустоголовую кривляку больше в наш дом не приглашать, - с раздражением сказал он. - Меня тошнит от такой извращенной аристократичности. Мы - не аристократы, а простые люди, мы - не артисты, не клоуны».
По-разному описывают его современники, в основном геологи, работавшие с ним в поле. П.М. Замятин, встретившийся с Заварицким в кризисном для молодого ученого 1921 году на Бакальском руднике: «Имеет замкнутый и тяжелый характер. Временами на него находят припадки меланхолии, и тогда он очень тяжел для окружающих… С малых лет он усиленно занимался наукой. Обладает поразительной памятью. Отличается удивительной научной эрудицией… Продвижение по лестнице ученых степеней составляет для него нечто вроде спорта». Д.С. Коржинский: «Целеустремленность Александра Николаевича сказывалась в его внешней сосредоточенности, нередко, при первом впечатлении, принимавшейся за замкнутость или даже за суровость. Однако такое впечатление сразу же отпадало при общении с ним». С.И. Набоко, коллектор Ильменского заповедника в годы войны, была, вероятно, наслышана о его дворянском происхождении: «Он - барин. Бывало, приду утром из-за озера, полуголодная. Зайду к Заварицкому. Он сидит, пьет молоко. Не пригласит ни сесть, ни молоком угоститься. Потом идем на Блюмовскую копь. Он садится, описывает камни. Просит подать образцы из копи. Копь глубокая. Я спущусь вниз, а вылезти сил нет. Даже руки не подаст, не поможет. Вот так мы с ним и работали». С.Н. Иванов: «Александр Николаевич не признавал «галантных» отношений к женщинам-геологам в работе. Работа для всех одинакова. Четкий распорядок, все делать в срок, переходы и отдыхи для всех одинаковы, закаленными должны быть и мужчины, и женщины. А вот когда работа выполнена, можно дружно посидеть всем за вечерним столом, поговорить, почитать стихи, песни спеть, выпить даже, и что-нибудь покрепче». Г.А. Смирнов: «Внешне замкнутый и даже суровый, часто углубленный в собственные мысли и не замечающий никого вокруг, А.Н. Заварицкий всегда откликался на любую просьбу, оказывал помощь. Он был очень требовательным человеком, но эта требовательность, вытекающая из его безграничной любви к геологии, распространялась не только на окружающих его соратников, учеников или коллег… но, прежде всего, на самого себя…
Убедившись, под влиянием неопровержимых фактов, в справедливости чьих-то выводов, которые он раньше отрицал, А.Н. Заварицкий не боялся изменить своего мнения, не стремился во что бы то ни стало «спасти прежние представления».
Возможно, именно таким образом завершилась и та история с урановыми жилами. Он всегда имел мужество признаться в своей ошибке.
Нежная душа
К Татьяне отец питал особенные, проникновенные чувства, в которых было много уважения и удивления перед ее талантами, развившимися без его участия. Он часто спрашивал ее: «Ты где этому научилась? Откуда ты это знаешь?». Во время войны Татьяна работала в Москве на авиационном заводе. Трудилась без выходных, по 12-14 часов в сутки. Но иногда давали отдохнуть в воскресенье, и она ездила навестить отца, который тогда часто оставался один. Однажды, войдя в квартиру, почувствовала какой-то неприятный запах. «Наверное, что-то у тебя пригорело», - обеспокоилась Татьяна. «Нет, это так пахнет академический паек, а точнее, баранье сало», - успокоил он дочь. Осмотрев и понюхав вонючее сало, Татьяна поняла, что для пищи оно, конечно, непригодно, а вот для варки мыла вполне подойдет. На заводе Таня варила мыло из касторки и обеспечивала им многих работяг. Она делала это по заданию администрации после работы. А рабочие меняли на рынке мыло на картошку  или пшено.
Во время мыловарения Александр Николаевич не отходил от дочери ни на шаг. Улыбался, хлопал по плечу и говорил: «Какая ты молодчина». Процесс прошел нормально. Готовое мыло вылили в коробку из-под печенья, а когда оно затвердело, разрезали острым ножом на беленькие кусочки. Пахло оно канифолью, прекрасно пенилось. Отец настаивал, чтобы Таня половину забрала себе, пришлось убеждать, что мыла у нее достаточно, и она всегда может себе сварить. «Для химика сварить мыло так же легко, как для повара - кашу», - весело заявила она. Потом за чаем Александр Николаевич рассуждал о том, что каждый человек может и должен сделать свою работу интересной и полезной.
В одно из таких счастливых воскресений, открыв дверь, отец крепко обнял ее и прошептал на ухо: «У меня дядя Володя (брат Владимир Николаевич, известный советский почвовед - Авт.), организуй, пожалуйста, завтрак, поищи что-нибудь на кухне». Таня поздоровалась с гостем и пошла на кухню. В глаза бросились бутылка с сиропом шиповника и коробка с сухим молоком. Таня решила приготовить манную кашу - нашлась крупа. Сварила, разлила по тарелкам, сверху полила сиропом. Увидев коричневую массу, Заварицкий спросил: «Что, каша пригорела?». Таня сделала серьезное лицо: «За кого ты, папа, меня принимаешь?». Засмеялись и с большим аппетитом съели витаминизированную, как выразился дядя Володя, кашу. Отец похвалил Таню за вкусную еду и находчивость и сказал: «За Таню я не беспокоюсь, она не пропадет».
Татьяна Александровна любила повторять: «Я бы пропала, если бы мне на помощь не приходили добрые люди». И первым делом вспоминала, каково ей пришлось летом 1939-го. Но об этом позже.
В 1937-м после первого курса она поехала на каникулы в Тагил, так что арест Станкевича произошел у нее на глазах. Мама бесполезно съездила в Москву да еще заболела после этого. Из уютного домика на улице Верхняя Ерзовка пришлось переехать к кучеру Кузьмичу, который несколько лет работал в геологоразведке у Владислава Ипполитовича. Когда Ольгу Ивановну с детьми выселили на улицу, славный Кузьмич не побоялся средь бела дня перевезти к себе семью своего репрессированного начальника и никогда не просил никакой платы ни за услуги, ни за комнату.
Вернувшуюся в Ленинград Таню ждали неприятности. Тогда никто не знал о секретном оперативном приказе НКВД от 15 августа 1937 года с конкретной разнарядкой о репрессировании членов семей изменников Родины (ЧСИР). На собрании в университете Таню клеймили позором и исключили из комсомола. Грозили отчислением, но спасло имя отца, «видного ученого, своими открытиями приносящего громадную пользу народному хозяйству». Через год после сталинского письма, в котором говорилось, что «сын за отца не отвечает», Таню восстановили в комсомоле. А вообще с 1937 по 1938 г.г. в СССР были репрессированы около 2 млн. человек, а 725 тысяч - расстреляны. (Цифры взяты из материалов брифинга «1937-й год: память и уроки» Уполномоченного по правам человека в РФ Владимира Лукина, состоявшегося 14 августа 2007 года в пресс-центре «КП»).
В 1939-м стало ясно, что здоровье Ольги Ивановны ухудшается с каждым днем и поправить его вряд ли возможно. Поехать в Тагил было просто необходимо. Но где взять денег? Александр Николаевич в 1938-м перебрался в столицу. Таня решила занять денег на билет до Москвы, а там попросить помощи у отца. Просить не пришлось. Как только она сказала, что едет поддержать маму и братьев, Александр Николаевич сразу же дал большую сумму и попросил сделать все возможное. Таня, ранимая и нежная душа, как всегда, расплакалась и долго не могла успокоиться. Отец обнял ее, поцеловал в лоб: «Держись, Танюша, ты ведь сильная!».
Перед выпиской Ольге Ивановне сделали рентгеновский снимок и анализы. Все было очень плохо. Кузьмич отвез их домой. Ольга Ивановна умоляла Таню свозить ее в деревню Дедогор. Почему-то ей очень хотелось побывать в этом местечке. Собрав все свое мужество, девушка решилась на путешествие. Помогал ей давно влюбленный в нее одноклассник Митя Пятунин, о котором Ольга Ивановна была высокого мнения и не раз брала с Тани слово, что она выйдет замуж за этого парня: «С ним ты будешь как за каменной стеной».
Дедогор оказался чудесным уголком, расположенным у самого соснового леса, где было полно земляники и малины. Чистейший воздух, дышать легко. Поселились у слепого старика по фамилии или прозвищу Петух. Вымыли избу, набили матрас свежим сухим сеном, окна затянули марлей. Ольга Ивановна могла дышать полной грудью. Но легкие отказывались работать даже здесь. Приезжали Костя и Владик, досыта поели ягод. Они-то и уговорили маму вернуться в Тагил. Появились деньги - Костя заработал их на обогатительной фабрике, а Владик должен был уехать через пару недель в стройбат.
Перед отъездом Таня попыталась расплатиться с Петухом. Афанасий Ильич отказался и тихо произнес: «Перекрестимся, добрые люди, да поможет вам Бог!». У ворот стояла лошадь с телегой и свежим сеном. Ольгу Ивановну уложили, а сами сели по краям телеги и отправились на станцию. В Тагиле их встретил верный Кузьмич. Вечером того же дня Таня слегла в нервной горячке. Когда очнулась в больнице, по лицам врачей поняла, что мамы больше нет… Два дня пожила у Кузьмича. С ним она съездила на мамину могилу, посадила несколько кустиков земляники. Билет до Москвы Кузьмич купил на свои сбережения, он дал еще денег на плацкарт до Питера. Она попыталась отказаться, тогда Кузьмич сказал: «Ты чужая мне, что ли? Сколько раз меня Владек выручал!». В Свердловске измученная Таня и вовсе растерялась: не могла найти нужный поезд. На помощь пришел незнакомый мужчина, который и в вагон посадил, и целую сумку продуктов купил, не взяв у нее ни копейки. Тот же незнакомец по прибытии поезда в Ленинград отвез ее на такси к тете Ирише, которая потом отвела Таню в неврологический диспансер, где ей назначили лечение. Оно помогло, и девушка снова начала заниматься в университете.
«Мне сейчас много лет, но я часто вспоминаю всех, кто помог мне выжить, когда силы мои иссякли, - говорила Татьяна Александровна на закате своих дней. - Простых, добрых людей, которые видели мою слабость и сочувствовали мне. Кроме слова «спасибо» я ничем не могла их отблагодарить. Я молилась и просила Бога, чтобы он помог им избежать бед, болезней, чтобы они всегда оставались добрыми людьми, откликающимися на чужую беду».
Верная слову, данному у смертного одра матери, Татьяна в том же 1939-м вышла замуж за инженера Дмитрия Андреевича Пятунина. Регистрация их брака чуть было не совпала с другим, более важным, на взгляд молодоженов, событием - Заварицкого избрали действительным членом Академии наук СССР.
Классик
С отцом Таня встретилась в 1943-м, когда Ленинградский авиационный завод, на который она была мобилизована в 1941-м - сразу после окончания университета -  и который был эвакуирован, по странному совпадению, в Тагил, передислоцировали в Москву. Чуть раньше тоже с Урала вернулись Александр Николаевич, Екатерина Петровна и Марианна. Они жили в Ильменах, с которыми у Заварицкого были связаны как радостные, так и драматические воспоминания, с 1941 года - сначала в доме лесничего на берегу озера Большое Миассово, затем в самом заповеднике. В том, что он снова оказался там, Заварицкий усматривал промысел Божий: впервые судьба закинула его туда в Гражданскую, а теперь в Отечественную. И никуда ему было не деться от этого геологического рая, который манил его к себе всю жизнь.
В 1939-м вышла его монография «Геологический и петрографический очерк Ильменского минералогического заповедника и его копей». Эту и другие работы по Ильменам позже, уже в конце 1970-х, станут называть классическими, а проведенную им геологическую съемку заповедника - «непревзойденной в XX веке». Вообще на материале Ильмен учеными, работавшими здесь в прошлом веке, сделано немало открытий мирового уровня, особенно в области минералогии и геохимии. Заповедник служил творческой лабораторией таким «зубрам», как Вернадский, Белянкин, Ферсман, Тимофеев-Ресовский. Возможно, именно на Ильменских горах Заварицкому захотелось глубже заглянуть внутрь горных пород, и он основал новую науку - петрохимию, изучающую распределение химических элементов в природных образованиях. Придумал специальную диаграмму для пересчета их химического состава. Она так и называется - диаграмма Заварицкого.
В эвакуации Заварицкий как директор Института геологии АН СССР руководил научной работой и уральскими экспедициями. Геологам тоже приходилось перестраиваться для решения оборонных задач. В это самое время неподалеку на Магнитке - первенце социалистической индустрии - вовсю пылали мартеновские печи, варившие броневую сталь по новой, только что разработанной технологии. Уральской брони, намного превосходившей немецкую, было так много, что в нее был одет каждый второй советский танк. А выплавлялась она из тех запасов железной руды, которые больше тридцати лет назад оценивал молодой Заварицкий.
Рядом с отцом Таня оттаивала. Он умел слушать и, как опытный психотерапевт, заставлял ее выплескивать из себя всю накопившуюся муть. В эвакуации Таня потеряла своего первого ребенка - сына Владимира. Александр Николаевич говорил, что войне скоро конец, после Сталинградской битвы наступил перелом, и она еще будет счастлива. Как и всякий русский интеллигент, он много размышлял о противоестественности любой войны. Часто вспоминал своего самого младшего брата Георгия, которого в 1917-м привезли в Уфу с германского фронта с тяжелым ранением. Жизнь его оборвалась в 23 года! Чудесный был мальчик, любимец семьи. Брызжущий весельем и здоровьем, носился по имению в поисках интересной натуры. Из него наверняка вышел бы превосходный фотограф или кинооператор. Ведь все охлебининские снимки, что в семейных альбомах, сделал он. И вот талантливого человека, подающего большие творческие надежды, превратили в пушечное мясо…
В 1944-м Таня родила сына Мишу и через год уехала с Пятуниным в Ленинград. Устроилась инженером во Всесоюзный алюминиево-магниевый институт (ВАМИ). С маленьким Мишей часто ездила в Москву, бывала у отца на даче. Многим академикам тогда предоставили в пожизненное пользование дачи с небольшими участками земли. Александр Николаевич съездил к известному московскому садоводу Колесникову и вернулся с кустами сирени, жасмина, жимолости и роз. Посадил их возле дома. Особенно ему нравилось ухаживать за розами. Когда-то их выращивала Ирина Ильинична в своем уфимском саду, и он это помнил. Однажды Александр Николаевич решил показать Тане дачу Лысенко. Усадьба горе-академика смотрелась довольно странно. От калитки до крыльца - песчаная дорожка, а вокруг - голая земля. «Почему-то даже трава не растет у этого агронома-академика», - заметил Заварицкий.
В 1946-м Заварицкий возглавил вторую крупную экспедицию на Камчатке. Там уже пять лет работала вулканологическая станция АН СССР, основанная по его инициативе. Еще в 1931-м, когда он организовал первую экспедицию для изучения действующих вулканов Авачи, многие удивлялись: как так, почему рудный геолог вдруг переключился на вулканы? Все просто: рудоносные породы своим происхождением обязаны вулканам. И на Урале, и на Камчатке, и в Армении (там Заварицкий тоже работал) есть рудоносные породы. Интерес к вулканологии у него появился после изучения вулканогенных пород и колчеданных месторождений восточного склона Урала. Рождение вулканов Камчатки он объяснял глубинной тектоникой и видел прямую связь между горообразованием и возникновением Тихого океана и морей. В 1990-е годы в геологической литературе появился научный термин «зона Заварицкого-Беньофа», им назвали сверхглубинную зону повышенной сейсмичности на границе евроазиатского материка и Тихого океана. В этом месте рождаются цунами, просыпаются вулканы и происходят землетрясения.
Летом 1978 года в музее 11-й школы появился новый экспонат - кусочек лавы с камчатского вулкана, носящего имя Заварицкого. Его привез Никуличевой и ребятам молодой писатель Михаил Чванов - один из первых уфимцев, заговоривших о сохранении в Башкирии памяти об ученом.
Научные интересы Заварицкого носили разносторонний характер. Петрография, магматизм, вулканология, метеорология, космическая вулканология - все это, казалось бы, отдельные науки, но вместе взятые они служат практической стороне геологии - исследованию полезных ископаемых.
Велики заслуги Александра Николаевича перед Башкортостаном. Еще в 20-е годы Заварицкий сделал заключение, что Баймакский район и вся так называемая зеленокаменная вулканогенно-осадочная зона невероятно перспективны в плане поиска медно-колчеданных руд. Он был одним из первых исследователей Комарово-Зигазинского железорудного, Сибайского и Учалинского медноколчеданных месторождений, на базе которых впоследствии заработали предприятия черной и цветной металлургии. Так что старый должок своего отца-«колонизатора» он вернул в многократном размере. 
Заварицкий вообще высоко оценивал перспективы Южного Урала. В статье 1922 года «Общие задачи геологоразведочных работ на Урале» он наметил программу планомерной разведки месторождений железа, меди, марганца и магнезита. Десятки научных работ академик написал на материале полевых экспедиций, проведенных в Башкирии.
Идеи Заварицкого, его труды давно стали классикой мировой геологической науки. Они оказали неоценимую помощь в открытии новых месторождений последующим поколениям как российских, так и зарубежных специалистов.
В 1952 году Таня отвезла восьмилетнего Мишу на подмосковную дачу. Хлебосольная и заботливая Екатерина Петровна, по-прежнему незаменимая помощница мужа, уговорила оставить мальчика на каникулы, ведь у Тани в Ленинграде оставался младший - трехлетний Саня. Александр Николаевич показал внуку скамейку на большой садовой поляне: «Миша, если будет тебе грустно, ты сядь на эту скамейку и поплачь, но так, чтобы тебя никто не видел». Сказал и уехал в поле. Тем же летом Миша горько плакал на скамейке, узнав, что дедушки не стало. Александр Николаевич тяжело заболел на своем любимом Урале и умер 23 июля в Кремлевской больнице. Ему было 68.
Все его братья и сестры, за исключением Георгия и Николая, умершего в 1920-м в Петрограде то ли от тифа, то ли от воспаления легких (он преподавал химию в университете), оказались долгожителями. Более девяноста лет прожили также Владимир Александрович, ставший, как и следовало ожидать, петрографом, кандидатом наук, и Татьяна Александровна, всю жизнь добросовестно трудившаяся в ВАМИ, тоже защитившая кандидатскую. В 1971 году она была награждена орденом Трудового Красного Знамени. «Способен и достоин…»

Послесловие соавтора
Именем Заварицкого названы:* Два вулкана и лавовый поток на Камчатке
* Скалы на юго-западном берегу острова Галля на Земле Франца-Иосифа
* Хребет на Земле Королевы Мод в Антарктиде
* Ледник на хребте Рай-Из на Полярном Урале
* Вулканическая «трубка» на Подкаменной Тунгуске
* Вулкан-кальдера на острове Симушир на Курилах
* Петрохимическая диаграмма
* Институт геологии и геохимии Уральского отделения РАН в Екатеринбурге, где ежегодно 14 марта проводятся Международные научные чтения памяти ученого
* Минерал заварицкит - из подкласса галогенидов. Открыт в 1962 г. на Шерловогорском оловянном месторождении в Забайкалье.
* Улица в Петропавловске-Камчатском
* Улица в Миассе

В Уфе единственное, что напоминает о выдающемся ученом - мемориальная доска на старом корпусе медицинского университета. Не дай бог, взбредет какому-нибудь «великому» проектировщику в голову, что дореволюционная постройка изжила себя, и ее снесут. Тогда от памяти о Заварицком в его родном городе вообще ничего не останется.
«Лакомой» точкой назвал один из уфимских архитекторов пространство возле ДК «Нефтяник». Вероятно, в том смысле, что здесь можно такое «устроить» - ого-го! Именно на этом месте была усадьба Заварицких.
Нежелание увековечивать память великих земляков один мой знакомый сравнивает с законом баллистики. Стрелок запускает снаряд, и тот по головокружительной траектории попадает прямо в цель. Все это видят. Овации. Но возле орудия существует некая непростреливаемая мертвая зона. В моем представлении - это тесные, непробиваемые ряды чиновников, старательно не желающих замечать даже явные и общепризнанные достижения и открытия.
Р.К.

Рашида Краснова Александр Заварицкий