 |
РУБРИКА "СВЕЖО ПРЕДАНИЕ"Красное и черное
 Такой же точки зрения придерживался полвека назад первооткрыватель наскальной живописи в Шульган-Таше Александр Владимирович Рюмин. Первый рисунок, найденный в пещере, вошел в историю мировой науки как "Лошадь Рюмина" - по имени автора сенсационного открытия, сделанного в 1959 году. По слухам, совершил он его играючи, по счастливой случайности. Якобы заскочил в пещеру в поисках насекомых и летучих мышей (он работал в заповеднике зоологом), а там кто-то из вновь прибывших туристов посоветовал ему получше присмотреться к красному пятнышку на своде в дальнем углу. Каково же было изумление Александра Владимировича, гласит легенда, когда под слоем многолетней копоти от факелов и известнякового налета он разглядел лошадь, нарисованную красной охрой. Каюсь, сама об этом писала.
Согласно второму мифу, Рюмин отправился в грот со спящим ребенком на руках. Ангелочек неожиданно проснулся и пухленькой ручкой потянулся к оранжевой лошадке, нарисованной на потолке.
Александру Владимировичу и самому очень нравилась красивая история о Марии Саутуола, услышанная еще в детстве. В ней рассказывается о том, как были открыты фрески в пещере Альтамира в Испании. Произошло это осенью 1868 года в 30 километрах к юго-западу от города Сантандер, находящегося на берегу Бискайского залива. По вершине холма, с которой на юге и западе хорошо просматривались снежные пики Кантабрийских гор, а на севере взгляд упирался в бескрайний простор океана, шел охотник. Он искал свою собаку, которая будто сквозь землю провалилась, и чуть было сам не угодил в узкую расщелину, куда упал четвероногий друг. Чтобы вызволить его, охотнику пришлось разобрать несколько больших камней, и перед ним открылся вход в подземелье. Обо всем этом он рассказал владельцу Альтамирского холма адвокату Марселино Саутуоле, оказавшемуся большим любителем археологии. Когда Саутуола спустился в пещеру и прошел вглубь, он обнаружил грубые каменные и костяные топоры и ножи. Древние орудия были украшены изображениями мамонтов, бизонов и диких лошадей. С находками дон адвокат отправился в Париж на съезд археологов, где его камни с картинками не произвели никакой сенсации. Осмеянный наукой Саутуола вопреки всем и всему продолжал раскопки. Понимание он находил лишь у своей пятилетней дочери Марии.
Однажды девочка уговорила отца взять ее с собой в пещеру. Там она со свечой в руках пробралась в конец подземного зала, туда, куда взрослый мог добраться лишь на четвереньках. Своды нависали над головой. Мария взглянула на потолок и, выронив свечу, с криком бросилась к отцу: "Торос, торос!", то есть "Быки, быки!" Марселино глазам своим не верил: на потолке пещеры стояли, лежали и мчались бизоны, нарисованные черным, красным, бурым и желтым. Рисунки выглядели настолько свежими, словно их сделали только вчера, а не двадцать или сорок тысяч лет назад.
Саутуола написал книгу о древних фресках и представил ее в 1880 году на конгрессе археологов в Лиссабоне. Но ему снова не поверили. Ученые мужи опять его высмеяли: надо же придумать такое - доисторический человек занимался живописью! Саутуоле поверили только после открытия других расписных пещер в Западной Европе. Когда в 1902-м его главный оппонент профессор Картоляев поехал к нему просить прощения, то дверь открыла уже взрослая Мария, самого адвоката не было в живых…
Рюмин многим рассказывал эту историю, и, возможно, поэтому его в какой-то степени "идентифицировали" с Саутуолой, и молва приписала ребенка.
Но самое удивительное совпадение в судьбе обоих открытий в том, что, как и испанцу, Александру Владимировичу тоже вначале не очень-то поверили. В январе 1959 года Рюмин обнаружил рисунки в залах первого этажа Шульган-Таша, а в июне того же года - второго яруса. В ноябре Рюмин сделал доклад в Институте археологии АН СССР. Выступление повергло в шок сторонников господствовавшей тогда концепции, по которой палеолитические изображения были характерны лишь для пещер Западной Европы, для так называемой Франко-Кантабрийской области. Но чтобы в Башкирии, на Урале… Его тут же взяли в оборот: "Если рисунки и есть, не исключено, что это или подделка, или более поздние изображения. Согласитесь, вы в этом мало что понимаете. Вы же не специалист в нашей области, а зоолог. Вам просто дико повезло".
Так лепился образ ничего не смыслящего в археологии везучего романтика. "Я ошибался, полагая, что открытие уникальных палеолитических изображений на стенах Каповой пещеры - счастливая случайность, - говорит директор заповедника "Шульган-Таш" Михаил Николаевич Косарев. - Зимой 2000 года мне удалось провести два неповторимых часа в обществе Александра Владимировича. Встреча состоялась в скромной московской квартире. Совершенно слепой хозяин в свои 86 поражал памятью и ясностью ума. Потом мы переписывались. Я узнал массу неожиданных подробностей, а главное состояло в том, что еще в молодые годы Рюмин выстроил собственную теорию зарождения в древности центров человеческой культуры и разработал методику целенаправленного поиска их следов. Одним из перспективных мест ему представлялся Южный Урал. Именно поэтому в 1957-м он устроился на работу в наш заповедник. Некоторые мои земляки помнят Рюмина той поры, отмечают его одержимость, аскетизм, дотошность. Представляю, как учащенно забилось сердце исследователя, когда однажды среди вечного мрака Каповой пещеры под ярким электрическим светом стали угадываться очертания зверей и загадочные геометрические символы. Официально это случилось в январе 1959-го, но, по словам Александра Владимировича, открытие произошло годом раньше. С благодарностью и особой теплотой вспоминал он жителей нашей деревни Иргизлы Александра Евграфова и Владимира Горшенина, перетаскивавших по гнилым трапам и веревочным лестницам огромный аккумулятор от колхозного комбайна".
Он вел направленный поиск и вовсе не был наивным и чудаковатым дилетантом, каким пытались представить его публике "оппоненты". Примеры из литературы и реальной жизни не позволили 45-летнему Рюмину забыться в эйфории - он "застолбил" свое открытие, успев опубликовать в разных газетах и журналах заметки, неопровержимо подтверждавшие его первооткрывательство. (Противная сторона называла это "саморекламой"). Известный ученый-геолог Варвара Львовна Яхимович (как раз в 1959-м она стала доктором наук) помогла "пробить" публикацию о рисунках в один из ближайших номеров престижного научного журнала. Все это спасло Александра Владимировича в период двухлетней тяжбы с чиновниками Академии наук, старавшимися его отодвинуть, отстранить от дальнейшей работы в пещере, на которую он, безусловно, имел полное моральное право. Видя его упорство, стали собирать компромат. Делом это было нелегким - местные жители души не чаяли в этом по-юношески подвижном, энергичном синеглазом человеке, беспощадном к браконьерам, не терпящем какой-либо несправедливости и низости в поступках. Он часто устраивал в Иргизлах просветительские вечера и мог ответить на любой вопрос. Однажды в соседней деревне произошла пьяная драка. За ним прибежали, он кинулся разнимать. Даже это поставили ему в вину те, кто хотел выжить его из заповедника. Свидетелям стоило большого труда доказать, что Рюмин действовал из самых лучших побуждений. Тем не менее кто-то приехал из райцентра и потребовал выложить партбилет. "Ты откуда такой взялся? - метнул в приезжего синие молнии Александр Владимирович. - Не ты мне его давал и не тебе отбирать".
В партию Рюмин вступил на фронте. Он прошел сложный военный путь от Москвы до Восточной Пруссии, где в мае 1945-го, когда, казалось бы, все позади, был тяжело ранен. Начал войну рядовым - закончил подполковником. Был представлен к званию Героя за днепровскую операцию и по совокупности заслуг. Но в штабе отклонили кандидатуру. Якобы документы подготовлены не по форме. "И вообще, откуда он взялся, этот Рюмин? И разведчик, и переводчик, и военный инженер. Не слишком ли много для одного? Мы, профессиональные военные, такой карьеры не сделали, а о нем столько слухов ходит". Командир полка Гащенко, молившийся на Рюмина, послал их всех подальше.
Действительно, разведчики всегда, если речь шла о серьезном задании, просили, чтобы именно Рюмина назначили к ним старшим, объясняя тем, что "у Александра Владимировича не бывает потерь". Он был опытным следопытом и охотником. Его судьба с самого начала складывалась так, что он готовил себя к кочевой жизни исследователя. С детства удивлял своих товарищей приспособляемостью к полевым условиям. Даже опытные туристы поражались его умению разжечь костер под проливным дождем, прокормиться в лесу без домашних запасов. Он знал язык зверей и птиц, а простой фонарик и перочинный нож считал верным средством защиты от дикого зверя. Среди потомственных охотников, живущих в глубинке, таких немало. Но некоторым людям, соблюдавшим "приличия", казалось недопустимой для ученого экстравагантностью изображать из себя Дерсу Узала. К тому же он был отличным спортсменом-легкоатлетом и самбистом (в свое время тренировался у самого Харлампиева), владел немецким. Солдатам с таким офицером было не страшно идти в разведку. На войне, как под рентгеновскими лучами, высвечиваются человеческие качества и пороки. Ты на-
сквозь видишь других, они - тебя.
Давно кончилась война, а в заповеднике она разгорелась против одного человека, чье открытие принесло мировую славу Каповой пещере. И все потому, что он не вписался в Систему - она все время отторгала его, как инородный материал. Все было ей чуждо в этой личности, особенно раздражало стремление к независимости и свободе, да и дворянским происхождением Рюмин подвел.
Родился Александр Владимирович 25 сентября 1914 года в Омске, где отбывал ссылку его политически неблагонадежный отец Владимир Валерианович из старинного русского рода Рюминых и Левандовских. Дед Александра Владимировича тоже не избежал увлечения революционными идеями, он разделял взгляды социал-демократов, вел занятия с рабочими. Большевиками ни дед, ни отец не стали. Их стремления сводились к просвещению народа, к борьбе против самодержавия и достижению социального равенства.
Владимир Валерианович воспитывался у бедных дворян Сергиевских, родственников своей матери, рано умершей от туберкулеза. С семьей отца у него были сложные отношения, поскольку Рюмины не могли простить Валериану его женитьбы на незнатной девушке. Позже собственную семью Владимиру Валериановичу заменила большая, дружная и талантливая семья известного писателя-народника Николая Николаевича Златовратского, с сыном которого, Александром, Владимира Рюмина связывала близкая дружба. Александр Златовратский был одаренным художником, подолгу жил в Италии и Франции. Он-то и стал крестным отцом маленького Саши.
Владимир Рюмин окончил Харьковский инженерный институт и впоследствии стал крупным инженером-строителем железных дорог. Его перебрасывали из одного уголка империи в другой - так он исколесил всю Россию. Со своей будущей женой Прасковьей Викторовной познакомился в Курской губернии, где она воспитывалась у приемных родителей, активистов земского движения. В необычной красоте девушки чувствовалась примесь какой-то азиатской крови.
Привезли Пашеньку еще совсем крохой из далекой Якутии. Ее предками были французские дворяне, бежавшие в Россию во время Великой французской революции. Здесь они обрели вторую родину. Почти все Телье были морскими офицерами, служили в Сенате. Виктор Телье, выпускник морского корпуса, так же, как и Рюмины, не избежал увлечения революционными идеями. Но, вероятно, он был приверженцем более радикального течения, так как получил крайне суровое наказание. Виктор Телье был лишен офицерского звания (над его головой сломали морской кортик), дворянства, отдан под суд и приговорен к смертной казни, которая благодаря вмешательству влиятельных родственников была заменена пожизненным поселением в Якутии. Там он сошелся с девушкой-якуткой. Так на свет появилась Прасковья. Детей политических ссыльных ждала нелегкая участь. При любой возможности их старались переправить на большую землю. Так Пашенька и попала в бездетную семью курских земцев. Девушка получила прекрасное образование: сначала окончила Смольный, затем высшие женские курсы в Петербурге. В ранней юности она написала произведение "Маленький оборвыш", пользовавшееся большим успехом у читателей.
Вскоре после рождения Саши Владимир Валерианович получил назначение в Киргизию, в Пишпек (Бишкек). Так что Сашино раннее детство прошло на самом краю Российской империи, в знойной Средней Азии. Старший брат Коля покровительствовал Саше и, конечно, имел на него большое влияние. Коля был настоящим Рюминым - горячим, вспыльчивым, забиякой и драчуном. При этом без принуждения, с удовольствием учился музыке и французскому. Рюмины и Левандовские были бы им довольны. Саша не по годам был серьезен и задумчив. Во внешности этого синеглазого малыша было много от его неизвестных якутских предков. Да и в характере сквозила какая-то азиатская сдержанность, наблюдательность и бесстрашие истинного сына природы. Мальчик послушно играл со своими сверстниками под предводительством Коли, слушал сказки, которые читали родители. Но главным его занятием были всякие насекомые, жучки, букашки, птички и мыши. Часто можно было видеть его рассматривающим какого-нибудь жуткого и небезопасного жука. Отец не стал бороться со странным увлечением сына, выписал ему "Жизнь животных" Брэма, и эта книга стала самой его любимой.
Подрастая, он совершал дальние - с его точки зрения - походы в киргизские селения. Киргизы очень любили маленького сына инженера, угощали вкуснейшими борсоками и горячим куурдаком. Все это он запивал ледяным айраном. Но ангины и всякие хвори к нему не приставали - еще в Омске врачи отмечали у мальчика хороший иммунитет. Часами он мог наблюдать за жизнью кочевого народа и пасущимися лошадьми, любил слушать песни и рассказы аксакалов, и иногда, никем не замеченный, тут же засыпал. Мать уже знала, где его искать, - так и находила, разморенного едой и сказками, в каком-нибудь укромном местечке. Он так свыкся с этой вольной природой, что, когда семья перебралась в Москву, с трудом переносил городскую жизнь, тосковал по диким кочевьям своего детства. Возможно, эта тоска привела десятилетнего Сашу в КЮБЗ - клуб юных биологов Московского зоопарка. Он оказался там самым маленьким. Но руководитель КЮБЗа, профессор Петр Александрович Мантейфель, талантливый ученый, один из основоположников биотехники (раздел охотоведения) и прирожденный педагог, сразу почувствовал в этом ребенке необыкновенные задатки.
Под руководством Мантейфеля кружковцы занимались не только практической работой со всякой живностью, но и получали хорошую теоретическую подготовку. Они регулярно делали доклады на заданную тему, читали много научных книг, копались в библиотеках. Кюбзовцы приобретали навык самостоятельно учиться, экспериментировать, творчески осваивать накопленные наблюдения.
Как-то Саша сидел в библиотеке и готовился к очередному докладу. Он оказался в один из тех дней, когда там собирались старые ученые - представители разных отраслей науки. Мантейфеля они все хорошо знали, поэтому прониклись интересом к Саше. Они разрешили ему посещать их традиционные сборища и с тех пор следили за его успехами. Благодаря этой нечаянной дружбе Рюмин хорошо разбирался не только в вопросах биологии, но и в физике, химии (до поступления в Московский университет учился после семилетки в химическом техникуме), истории и математике.
Когда он поступил на биофак МГУ (по специальности "зоолог-охотовед"), то нисколько не удивился, увидев среди своих университетских преподавателей старых друзей из библиотеки. Впоследствии многие из них были репрессированы. Эти выдающиеся старики способствовали его становлению как ученого, им был обязан Рюмин оригинальностью своих суждений, способностью смотреть на любое явление природы с разных сторон.
Благодаря КЮБЗу и редким способностям Саша окончил МГУ совсем юным, в то время, когда его ровесники только готовились в студенты. Будучи аспирантом, Рюмин под руководством академика Михаила Александровича Мензбира работал главным зоологом Ботанического сада. Тогда же написал кандидатскую по биотехнологии, которую доработал и защитил в 1948-м.
До войны он много ездил в экспедиции, радовался любой возможности вырваться из городских застенков. Еще кюбзовцем побывал на Южном Урале в составе экспедиции академика Алексея Николаевича Северцова, основоположника эволюционной морфологии животных. С тех пор он и заболел Южным Уралом. Эта земля стала для него священной и обетованной. Вернувшись в Москву, на Пречистенку, где Рюмины долгие годы жили во флигеле бывшего особняка фон Мекк и где всегда его с нетерпением ждала Прасковья Викторовна, Саша бросился жадно читать (по совету тех же друзей из библиотеки) Рычкова и Лепехина, побывавших в Вознесенском заводе (Иргизлах) и Каповой пещере в XVIII веке, и трехтомную "Естественную историю Оренбургского края" под редакцией Эвесмана.
В 1932-м неожиданно умер от менингита "настоящий" Рюмин, старший брат Николай. Саша остро ощутил свое одиночество. Коля для него был больше, чем брат. Характер у взрослеющего Саши к тому времени изменился. Из молчаливого, замкнутого мальчика он превратился в компанейского и остроумного юношу. КЮБЗ и профессора воспитали в нем неистребимую жажду общения и научного спора. Подлинное счастье взаимопонимания он позже нашел в дружбе с Иваном Ефремовым.
Тяжелая болезнь вынудила Ивана Антоновича писать романы, он стал выдающимся писателем-фантастом. А вообще-то Ефремов был палеонтологом, основателем тафономии, изучающей закономерности процессов естественного захоронения организмов. Иван Антонович часто приглашал Рюмина в свои экспедиции, он нуждался именно в таком помощнике, в его свежем, оригинальном взгляде на проблему, ценил его как ученого. Александра Владимировича привлекало в Ефремове редкое воображение, способность видеть прошлое так, будто он сам жил в те далекие времена. Наверняка, Рюмин делился с ним своей мечтой вести поиск древних очагов культуры именно на Южном Урале, так как ледник не дошел до этих мест. Его теория находила также поддержку у известного археолога, специалиста по эпохам неолита и бронзы Александра Яковлевича Брюсова, брата поэта Валерия Брюсова. Познакомились они весной 1945-го, когда Брюсов по распоряжению Сталина приехал в Кенигсберг искать по горячим следам Янтарную комнату. Вместе они осматривали Королевский замок и другие здания (скорее их развалины), пытаясь обнаружить следы величайшей ценности. Брюсов приезжал сюда еще раз в 1949-м, тогда он выдвинул несколько версий нахождения Янтарной комнаты, но сегодня, похоже, они забылись.
После войны тяжело раненный Рюмин долго лежал в госпитале. По мнению врачей, путь следопыта, исследователя природы ему был заказан. Смириться с этим он не мог и начал усиленно тренироваться. Занятия давались мучительно - сказывались еще последствия фосфорного отравления, полученного в Венгрии. Отголоски его он ощущал всю жизнь. Со временем Александр Владимирович восстановился, обрел прежнюю форму. Теперь он был готов отправиться на Южный Урал. Но прошло немало томительных лет, прежде чем он оказался в Иргизлах.
"Осенью 1959 года, видимо, перед своим докладом в Москве в Институте археологии, Рюмин побывал в нашем Институте истории, языка и литературы в секторе археологии и этнографии, - рассказывает известный башкирский археолог, академик Нияз Абдулхакович Мажитов. - От него шел лесной, заповедный дух. В кирзовых сапогах, штормовке, с перекинутой через плечо планшеткой, он выглядел уверенным и спокойным. Чувствуя наш интерес, рассказал о пещере и рисунках. Мы еще не знали, как они выглядят, и вообще представления не имели о палеолитической живописи.
В 1960-м решили наконец проверить информацию Рюмина. Была снаряжена московская экспедиция под руководством Отто Николаевича Бадера. Я поехал с москвичами на недельку в Иргизлы. И что вы думаете - лично я обнаружил на первом этаже грота геометрические фигуры. Был полный восторг! Бадер потом в своей книге об этом написал. Александра Владимировича я не застал, говорили - уехал. Безусловно, этот человек сделал выдающееся открытие. Впервые наука получила доказательство, что много тысячелетий назад на самом востоке Европы существовала такая же наскальная живопись, как и на другом краю континента - в Испании и Франции".
По словам старшего научного сотрудника ИИЯЛ Вячеслава Георгиевича Котова, читавшего отчет Бадера, поначалу Отто Николаевич тоже не особенно верил в успех предприятия. Вдруг все это - плод богатого рюминского воображения? В случае неудачи Бадер был намерен обследовать Мурадымовскую пещеру. Он приехал, посмотрел. Сразу же отмел "фантазии" Рюмина насчет камней в виде зверей, отверг рисунки углем, показавшиеся ему грубой имитацией. "Серия изображений, изданная А.В. Рюминым в многочисленных статьях, лишь в незначительной мере может считаться достоверной", - отмечает он в своих записях. Зато Отто Николаевич подтвердил древность красных рисунков, выполненных охрой. С тех пор он всячески подчеркивал, что открытие принадлежит Рюмину, нисколько не умаляя его заслуги. Знал ли об этом Александр Владимирович, вынужденный с оскорбленным чувством уехать из заповедника? Ведь договорились до того, что он якобы из-за пещеры забросил свою основную работу! Но Рюмин не мог жить в долгой разлуке с благословенным краем. Часто привозил в Иргизлы своих студентов, показывал окрестности, водил в пещеру. Конечно, своим открытием он выпустил туристического джинна. Народ здесь толпился, особенно летом…
Экспедицией Бадера были найдены новые рисунки. Отто Николаевич систематизировал их и дал первые интерпретации. В своей книге "Каповая пещера" он анализирует рисунки, сравнивая их с изображениями из пещер Западной Европы. "Размеры фигур варьируют от 44 до 112 см и не отличаются от размеров рисунков того же времени в Западной Европе…". "Все рисунки мамонтов Каповой пещеры, как и западноевропейские, передают характерные особенности этого вымершего зверя…", "…среди французских памятников в гроте Коломбьер имеется очень близкая к шульган-ташской по пропорциям гравированная фигура носорога с такой же круто опускающейся линией шеи и еще более крупным рогом".
Один из рисунков на верхнем этаже напоминает Бадеру бизонов из пещер Нио и Три брата в Южной Франции. Наиболее художественным рисунком ученый считает седьмого мамонта на том же этаже. Верхний ярус - самый древний. Он находится на высоте 29 метров. Добираться до него было невероятно рискованно. Вначале пользовались веревкой с узлами, затем заменили ее пятью деревянными лестницами и одной веревочной. Древние люди, как и мы с вами, самое дорогое прятали за семью печатями, в труднодоступных местах, подальше от посторонних глаз. Собственно, поэтому фрески и сохранились до наших дней.
Бадер сначала загорелся идеей создания музея для показа рисунков, даже поделился ею с секретарем обкома Шакировым, но почти сразу пожалел об этом - туристы валом валили в Шульган-Таш - и написал письмо Мидхату Закировичу с просьбой закрыть пещеру. В 1976-м наш Совмин издал такое распоряжение, но оно практически не имело никакой силы. Пещера по-прежнему оставалась проходным двором. Бадер, замечательный ученый, известный крупными поисковыми работами в Северном Причерноморье и Центральной России, а также разведкой пещер на Северном и Южном Урале, умер в 1979-м.
Комиссия специалистов, созданная по инициативе академика Бориса Александровича Рыбакова, в 1981 году с большим трудом, в половодье, добралась до места и застала рисунки в ужасном состоянии. В 1982-м в Москве созвали межведомственное координационное совещание по Каповой пещере. (В научную литературу она вошла как Капова. Название пошло от Рычкова и Лепехина. Первое толкование - в пещере много наплывов, или капов, из натечного известняка. Второе - пещера очень сырая, в ней сильная капель, залы огромные, и эти капли падают очень звучно). На совещании решили организовать постоянно действующую комплексную Южно-Уральскую палеолитическую экспедицию. На место руководителя было немало кандидатур, в том числе сын Бадера - Николай Оттович. Но все претенденты отказались. Выбор пал на молодого ученого из Ленинграда Вячеслава Щелинского. Теперь он - уже доктор наук, ведущий научный сотрудник Института материальной культуры РАН. Изучению Каповой пещеры отдал восемь лет жизни и написал монографию. Первая наша встреча состоялась летом 1996 года. Вот что он мне тогда рассказал.
"В 1982 году приехали на место. Экспедиция большая, практически никаких данных и архивных материалов по предшествующим исследованиям у меня не было. А в книге Бадера, к сожалению, нет описания расположения рисунков. Пришлось искать их заново. Но сначала мы нашли стоянку (считалось, что ее нет и не было) - культурный слой пребывания людей в пещере в то время, когда создавались рисунки, то есть следы самого первобытного художника, автора красных рисунков. Раскопали мы стоянку на площади 68 квадратных метров в том зале, где находятся рисунки. Здесь мы увидели немало интересного. Например, глыбу известняка с остатками изображения мамонта. То ли она отвалилась, то ли ее сбили. Это свидетельствует о том, что обнаруженный нами культурный слой не моложе этих рисунков - художник жил тут же в своей "мастерской".
Стоянка была особая. Огромное количество древесного угля - костры здесь не просто горели, но пылали. Следы кострищ совершенно не организованные. По всему видно, что производительная деятельность в пещере была очень ограниченной, и в то же время орудия производства сильно изношены (это показал трасологический анализ). Такое впечатление, что люди приходили сюда при пылающих кострах и оставляли здесь орудия, а иногда их даже нарочно ломали, то есть совершали какой-то ритуал.
Возраст стоянки мы определили по анализу древесного угля, полученному в разных лабораториях: костры зажигались приблизительно 14-15 тысяч лет назад. Результаты других анализов, в частности спорово-пыльцевого, говорят о том, что в те времена был чрезвычайно суровый климат. Среди останков вымерших животных - обломок бивня мамонта, кости пещерного медведя и довольно много костей разных грызунов. Наиболее показательны в плане реконструкции климата прошлого копытный лемминг и песец - их следы означают: в древности в районе пещеры была тундра".
Экспедиция Щелинского в итоге нашла около 50 красных рисунков. В поисках новых изображений археологи счищали грязь, затем зарисовывали и фотографировали находки. Палеолитический возраст рисунков и стоянки сомнений не вызывал.
Перед всеми, кто занимается первобытным искусством, обычно стоит вопрос: каковы хронологические и смысловые связи рисунков, в одно и то же время создавались они или в разное, составляют ли они единый сюжет или каждый сам по себе?
Раньше такие мысли, по словам Щелинского, считались в науке крамольными. Дескать, какие еще могут быть целостные композиции при чрезвычайно низком уровне общественного сознания? А рисунки - ни больше ни меньше обычная охотничья магия (якобы перед охотой нарисовали зверя, которого хочется убить, поплясали и побежали убивать).
Сейчас в научной литературе появились разные точки зрения. Щелинский же глубоко убежден: в подавляющем большинстве рисунки создавались в течение какого-то одного времени, значительная часть изображений - в композиционном единстве. Откуда такая уверенность? В самой организованности рисунков: они раскиданы преимущественно крупными группами.
А как же жил все эти годы, пока работали экспедиции, Рюмин? Занимался исследованиями в лабораториях различных НИИ, в основном медицинского направления, преподавал - сначала в Университете им. П. Лумумбы, затем в Белгородском университете. Периодически подрабатывал змееловом. В пустынях Средней Азии ловил кобр и варанов для Московского зоопарка, фармацевтических производств, а также для коллекции МГУ. Читал лекции в обществе "Знание". В начале перестройки зарегистрировал уже существующее, организованное им научное общество при Доме педагогического просвещения. После возвращения из Башкирского заповедника Александр Владимирович некоторое время работал "дядей Петей", как называл он Мантейфеля, - вел занятия в КЮБЗе. С благодарностью вспоминает его директор эколого-просветительского центра "Заповедники" Н.Р. Данилина, с которой встречался Михаил Николаевич Косарев. Таких учеников у него немало.
В конце 80-х годов кто-то из сотрудников заповедника разыскал и навестил Рюмина в Москве. Оказывается, он был в курсе всего, что делалось в пещере, строил планы поездки в Башкирию, интересовался проблемами, связанными со строительством Иштугановского водохранилища. После недолгой переписки связь прервалась.
Последние годы жизни
(91-летний Рюмин скончался весной прошлого года) он был увлечен идеей создания новой магнитной энергетики, способной заменить современные энергоносители. Канадцы предлагали Александру Владимировичу лабораторию и все условия жизни и работы, но он категорически отказался.
В 1999-м в заповеднике праздновали 40-летие открытия рисунков. Репортаж из Бурзянского района передавали по "Радио России". Людмила Михайловна в это время мыла посуду на кухне. Услышав фамилию мужа, чуть не выронила тарелку из рук. После радиопередачи Рюмин снова начал тосковать по Шульган-Ташу, мечтал поселиться с Людашей в Иргизлах и прожить последние годы жизни в этом заветном уголке среди полюбившихся ему башкир. Он всегда достаточно легко овладевал языком той местности, где жил и работал. Среди друзей были и туркмены, и узбеки, и татары, и башкиры. Он находил, что этнический облик туркменов и башкир практически не отличается от внешних черт коренных итальянцев, живущих в Апеннинах.
Рюмин гордился не столько своими дворянскими корнями, сколько родством с якутами. Считал, что именно зов этой древней крови вел его по жизни и сделал путешественником. Он часто рассуждал об исторической судьбе национальных меньшинств. "Давно пора дать правильную оценку миссии того или иного народа в развитии человечества, - говорил Александр Владимирович. - Не потому ли русский этнос так велик и могущественен, что сумел переработать культуру завоеванных им народов? Это покорение носило особый характер. Русские не проявляли агрессии, не истребляли другую культуру, а старались ее понять и творчески усваивать, изучали уклад жизни и обычаи побежденных. Общность культуры, взаимообогащение - вот чем всегда была сильна Россия".
Возвращаясь к разговору о Каповой пещере, он подчеркивал, что в древности наш край (и его тоже - недавно выяснилось, что "незнатная" бабушка Сергиевская была родом из Башкирии) населяли мужественные люди, наделенные талантом и интеллектом. Чьими же они были предками? Ответ, возможно, кроется в самих рисунках. Сумеет ли кто-нибудь когда-нибудь их разгадать, "прочесть"?
Этот вопрос я задала научному руководителю Комиссии спелеологии и карстоведения Русского географического общества, ведущему научному сотруднику Всероссийского научно-исследовательского геологического института в Санкт-Петербурге Юрию Сергеевичу Ляхницкому, человеку, тридцать лет своей жизни посвятившему Шульган-Ташу. Руководимая им экспедиция вот уже шесть лет ведет исследования в пещере.
"Наша задача - спасти шедевры. Сейчас готовим условия для работы реставраторов, которые придут сюда закреплять рисунки. Благодаря современному компьютерному методу мы нашли 150 изображений (вместо 50, обнаруженных в предыдущие десятилетия). Сегодняшние способы исследования позволяют также предположить достоверность некоторых "фантазий" Рюмина. Например, "барельеф" лошади на восточной стене Зала рисунков, который Бадер полностью отвергал. Или черная лошадка, нарисованная углем, - ее Бадер тоже не признавал, но деликатно оставил нетронутой. Вероятно, все-таки сомневался и сохранил для будущих исследователей. В нескольких местах мы видим барельефы и скульптуры, но считаем их игрой природы. Вообще-то, кто знает… Может быть, то, что не удалось распознать нам, сделают новые поколения ученых.
Что касается геометрических фигур, думаю, это не просто символы, а более сложная система знаков, приближающаяся к письменности. Пока науке не под силу с уверенностью объяснить семантику этих знаков. Существующие западные аналоги гораздо проще.
Поражаюсь прозорливости и интуиции Рюмина. К сожалению, у него не было опыта в этом деле, но тогда знаний в области пещерной живописи в нашей стране не было ни у кого".
В конце января 2000 года в заповедник пришло письмо, адресованное директору. "В 1957-1960 годах я, Рюмин Александр Владимирович, не смог закончить изучение пещерных рисунков, - читал Косарев. - …В настоящее время я инвалид по зрению (1 группа), но еще смогу продолжить и завершить начатые мной работы… Смогу выехать на место работы в месячный срок…" Он словно забыл о своих 86 и прогрессирующей глаукоме. Растроганный Михаил Николаевич тут же полетел в Москву, чтобы убедиться, что паломник жаждет еще раз хотя бы одним глазком взглянуть на свою Мекку.
Этим летом в Челябинской области на маленьком озерном островке археологи разбирали мегалит - культовое сооружение, относящееся к третьему тысячелетию до нашей эры и сложенное из огромных каменных плит. Там крутилась девочка лет двенадцати из отдыхающих, и она вдруг закричала: "Бык, бык!" Точь-в-точь как Мария Саутуола. Действительно, то была скульптурная голова быка, которую до этого никто и не заметил. Тайны открываются доверчивому, не замутненному догмами человеческому взгляду.
За помощь в подготовке материала автор выражает благодарность Людмиле Михайловне Перегуда.
Рашида Краснова |
|
 |
