«Графиня с изменившимся лицом бежит к пруду…» - эту комментирующую трагедию семьи Льва Николаевича Толстого фразу знало, похоже, всё читающее население Советского Союза. И вовсе не потому, что наши граждане благоговейно изучали историю бегства великого писателя из Ясной Поляны: поклонников «Золотого телёнка» (и телеграммы Остапа Бендера с таким текстом) было по понятным причинам значительно больше. Но сегодня я остановлюсь на далеко не весёлой истории жизни совсем другой семьи и совсем другой графини, но с той же звучной фамилией - Толстая…

Заколдованная графиня 

В тёплый июньский денёк 1932 года по булыжнику уфимской улицы Цюрупы топали три пары ног - молодой стройной женщины и двух маленьких светловолосых девочек. Свернув с шумной улицы, компания очутилась в поистине заповедном уголке - у дома с маркизами на окнах, явно выпавшем из кипучей и могучей жизни молодой Страны Советов. Двор перед ним был вымощен и огорожен не примитивным штакетником, а коваными решётками. И по давней российской, скорее даже дворянской традиции, уютное гнёздышко окружала сирень. Не обычная, лиловая, а редкая в те годы белоснежная. С заднего фасада к дому примыкала большая открытая веранда, над которой возвышалась притягивающая взор высоченная ёлка с хвоей необычного голубого отлива. 

Войдя в дом, девочки и вовсе оробели: в окружении огромных картин в позолоченных багетах и портретов роскошно одетых дам и мужчин в мундирах с орденами они почувствовали себя словно в сказочном замке. Время здесь остановилось: как и в былые годы, окна были украшены шикарными гардинами, причудливая люстра с бронзовыми цветами напоминала пришедшим о величии того места, где они находятся. Входные двери, паркет из благородного дуба, шикарный камин. Хорошо знакомая европейцам, но невиданная в Уфе редкость - солнцезащитные ставни - спасали комнаты от жары. 

Большие шкафы во всю стену, столики с инкрустацией, рояль и даже сама хозяйка сразу показались Жене и Лизе немножко неземными. И если на улице девчонки вели себя не намного тише, чем дома, то здесь вечно живущее в них желание смеяться и кричать куда-то исчезло. Взоры их были обращены к хозяйке дома, которая таинственным образом не позволяла отвести от себя глаз. После короткого разговора мама девочек вышла, а хозяйка подала знак сидевшей за роялем даме, и начались занятия танцами.

Позже девочки приходили на занятия уже самостоятельно. Войдя в дом, они безо всякого напоминания беззвучно кланялись - сначала хозяйке, потом даме-аккомпаниатору, клали на шкафчик по рублю, снимали сандалии и становились к столу как к балетному станку. Весь урок учительница танцев, которую девочки между собой называли заколдованной графиней, сидела в глубоком кресле, по коричневому фону обивки которого были вытканы голубоватые цветы: «Говорила она негромко, смотрела как бы сквозь нас с какой-то странной, не понятной нам печалью и вряд ли помнила наши имена», - вспоминала Евгения Николаевна Сокурова о своих давних и слегка таинственных визитах в этот, возможно, последний приют аристократизма в Уфе - к графине Екатерине Александровне Толстой.

Афиши давних лет

«Светлые, прекрасные странички далёкого детства. Папа, мама, сестра Зина и я. Это родное гнездо, где тепло и уютно... Ранняя весна. В зале за зеркалом - вентилятор. Там живут воробьи. Я люблю слушать, как они весело, шумно чирикают. Цветут на окнах яркие луковицы (лилии). На улицах лужи. Великий пост. Благовест в нашей Успенской церкви. Там хороший хop. Мне нравится чистый, серебристый, как колокольчик, дискант Коки Данилова, крошечного мальчугана с тёмной шевелюрой. В глубине клироса стоит бас (октава) - Тимошевский. У него красный нос, зато красивый бархатистый голос. Это талантливый человек, говорит мама, но его губит вино. У старенького фортепиано в зале готовит уроки музыки моя двенадцатилетняя кузина Саша. С ней занимается подруга мамы, моя крёстная Мария Васильевна Герасимова...» - в «Вечерней Уфе», впервые опубликовавшей эти воспоминания, находка их названа удачей. Но, проявив более щепетильный подход (вспомним Михаила Жванецкого: «Тут особенно тщательнее надо, ребята!»), мы придём к выводу, что это не просто удача, а ещё и результат огромной исследовательской работы музыковеда Э.М. Давыдовой (1940-2018), подготовившей поистине великолепную публикацию. «О том, как попала мне в руки эта тоненькая школьная тетрадка, исписанная убористым почерком, - рассказ отдельный, - писала Эльмира Мингажевна. - Она сохранилась у Любови Сергеевны Орловой, москвички, жившей в Уфе в эвакуации в годы войны, вместе с нотами готовившегося к изданию сборника «Композиторы - фронту». То были «оборонные» песни башкирских композиторов и музыкантов из Москвы, Ленинграда, Киева, Минска, нашедших в суровые годы войны приют в Башкирии. Был среди них и музыковед-фольклорист из Киева Моисей Береговский... На обложке тетрадки, попавшей ко мне совершенно случайно, написано: «Уфа. 90-е годы XIX столетия. Записала Е.А. Толстая, преподавательница Уфимской музыкальной школы. Записано по просьбе М. Береговского. Уфа, весна 1942 г.»». 

Как всё же хорошо, что прослеживается вся цепочка (Толстая-Береговский-Орлова-Давыдова) неравнодушных людей, сохранивших для нас столь бесценные факты из жизни Уфы (кроме всего прочего, и Уфы музыкальной) конца прошлого века! Но сейчас меня интересует самое первое звено этой цепочки - Екатерина Александровна Толстая. Ведь каким бы интересным ни был рассказ о событиях почти полуторавековой давности, ничего лучше прямой речи очевидцев быть не может. Тем более что речь идёт о воспоминаниях человека не просто образованного и культурного, но и талантливого. Кроме того, Толстую в полной мере можно назвать легендарной уфимкой, ведь в жизни её нашли отражения главные события нашей страны первой половины ХХ века. Добавлю - к сожалению, нашли. Ведь атмосфера любви и добра в семье настоятеля Успенской церкви Александра Надеждина ни в коей мере не могла ни дать защиты от будущих испытаний, что выпадут на долю автора приведённых строк, ни предотвратить их. 

…В который уж раз рассматриваю я программки музыкальных вечеров, состоявшихся в начале прошлого века. С тех пор как я впервые увидел их у Эльмиры Мингажевны Давыдовой, прошло уже довольно много времени, но ни тогда, ни позже меня почему-то не волновало происхождение этих чудных листочков из начала ХХ века. Лишь недавно, по просьбе председателя уфимского отделения Шаляпинского общества Елены Замрий я решил этим заняться. Впрочем, «расследование» не могло быть долгим: среди музыкальных программок хранился и пригласительный билет, который слишком явно указывал на первую хозяйку собрания уникальных артефактов - Екатерину Александровну Надеждину, в замужестве Толстую. Всё ту же Толстую, даже в воспоминаниях которой слышалась музыка.

А каким великолепным дополнением эти скромные «афишки» являются к словам сосланного в наш город в 1880-м революционера Сергея Яковлевича Елпатьевского: «Из маленьких домиков плыла музыка в тихие улицы. Я дивился, когда в скромненькой квартире чиновника, приказчика, служащего встречал рояль или пианино, скрипку, и узнавал, что дети людей, живущих на 50 - 60 рублей в месяц, берут систематически уроки музыки. Были кружки, где музыка являлась серьёзным содержанием жизни. В один из таких кружков я попал вскоре по приезде и начал получать приглашения на квартеты - квартеты, которые бы сделали честь и столице. Местный чиновник Савостьянов, как рассказывали мне, долго играл первую скрипку в оркестре Московского Большого театра и, когда уходил из него, чтобы переселиться в Уфу, получил от московского общества чудесную редкостную скрипку. Его дочь, по мужу Паршина, окончившая Петербургскую консерваторию по роялю и по классу пения, играла на рояле, вторую скрипку - доктор Чубовский, кажется, отдававший скрипке больше времени, чем медицине, на виолончели - брат Савостьянова, доктор в отставке, говорили мне, композитор, написавший несколько пьес для виолончели. Играли преимущественно классиков; помню вечер, посвящённый исключительно Моцарту… Здесь, как передавали мне потом, начал первые выступления молодой Шаляпин… и, кажется, пользовавшийся уроками В.Д. Паршиной. Из Уфы вышла Е.Я. Барсова, по мужу Цветкова, известная певица оперы Зимина в Москве… Музыка давно прижилась в Уфе, вошла в нравы, в быт, успела сложить традиции…».

Здесь нельзя обойтись без комментариев. Дмитрий Николаевич Савостьянов (Севастьянов) был солистом оркестра Большого театра в 1850-1853 гг., с 1870 г. он жил в Уфе, его имя можно найти в адрес-календаре на 1883 г.: почётный гражданин (и, стало быть, выходец не из дворянского, а из купеческого сословия) Д.Н. Севастьянов был надзирателем акцизного управления. Николай Егорович Чубовский служил врачом губернской земской больницы. Что же касается Елены Яковлевны Цветковой, то необходимо добавить, что выпускница Уфимского епархиального училища, а затем и Московской консерватории достигла очень больших высот. Вот что писала о ней Толстая: «Уфимкой была и Елена Яковлевна Барсова-Цветкова (сопрано), певшая в оперном театре Солодовникова и считавшаяся любимицей Москвы. Лучшей её партией была «Орлеанская дева»». В 1907-1908 гг. Цветкова и её муж жили в Уфе, давали концерты, пытались создать музыкальное училище для детей. В коллекции Екатерины Александровны есть две программки концертов с участием Цветковых. 

И ещё: «Один из таких кружков» - это, несомненно, созданное в 1885 году по инициативе уфимского градоначальника Дмитрия Семёновича Волкова Общество любителей пения, музыки и драматического искусства. Да, работало (именно работало!) когда-то в нашем городе такое общество, но если вы думаете, что состояли в нём в основном дамы пенсионного возраста («Пой, ласточка, пой!»), то сильно ошибаетесь. Взгляните на фотографию начала прошлого века. Я, например, был изрядно удивлён отсутствием в составе Общества любителей пения женщин, например, Е.А. Толстой. Если честно, то уверенно на этом снимке я могу назвать всего лишь одного - Петра Толстого, т.е. мужа нашей Екатерины Александровны. Человек этот слишком заметный, чтобы о нём упоминать вскользь.

Пётр Петрович 

Как-то так сошлись звёзды, что Петра Толстого знал и Николай II, и занявший в 1917-м пост руководителя страны Владимир Ульянов. Родился Пётр Петрович в 1870 году в семье штаб-ротмистра графа Толстого в Симбирске - городе с «цветущими вишнёвыми садами», том самом, что «подарил» России двух политиков, действовавших в России в суровые революционные времена начала ХХ века - Керенского и Ленина. И учился Пётр в одной с будущими вождями гимназии. Более того, вместе с Владимиром Ульяновым он участвовал в издании рукописного гимназического журнала. Его одноклассник вспоминал: «Пётр Толстой был нашим общим любимцем. Большой озорник и очень весёлый, он обладал исключительной способностью к рисованию и всегда иллюстрировал наш журнал… Кроме способностей к рисованию у Толстого был приятный голос, и он был запевалой, когда мы пели хоровые песни».

Неспроста, как видите, Пётр Толстой стал активным членом Уфимского общества любителей пения, музыки и драматического искусства. Не потерял интереса граф и к издательской деятельности. Но если у Ленина детское увлечение переросло в «Искру», то Пётр Толстой выбрал другой путь - возможно, графское воспитание сказалось: он издавал в Уфе газету и являлся хозяином типографии «Печать» на улице Александровской в новом шикарном доме Самуила Меклера (ныне К. Маркса, 16). Да и из университета его за участие в сходках, как Ульянова, не исключали. Правда, в 1907 году он провёл три месяца в уфимской тюрьме, куда попал за свою политическую деятельность. Дело в том, что в 1906 году Петра Толстого выбрали депутатом Государственной думы. Но Думу царь разогнал. А некоторые депутаты с «воспитательными целями» и в тюрьме посидели. Понятно, что ко всем бывшим думцам власти относились крайне настороженно. Издаваемую П.П. Толстым газету «Уфимская жизнь» власти всеми возможными способами притесняли. А даже когда у губернатора Александра Ключарёва, сторонника твёрдой государственной власти, в 1909 году возникла идея постройки в Уфе народного дома в память писателя С.Т. Аксакова, для реализации чего требовались громадные средства, включить братьев Толстых в состав Аксаковского комитета он не счёл нужным. А ведь братья являлись крупнейшими землевладельцами Уфимской губернии и, начиная с 1906 года, имели право быть избранными в высший законодательный орган Российской империи - Государственный совет. Александр Петрович, например, попадёт в Госсовет в 1912 году. До этого он вслед за Петром Петровичем успел позаседать и в Государственной Думе - третьей по счёту. 

Как братья Толстые оказались в нашем городе? Достоверных сведений нет. Известно только, что первое время оба жили на съёмных квартирах. Пока старший брат решал в Петербурге дела государственные, младшего одолевали заботы житейские. У Екатерины Александровны и Петра Петровича Толстых родился сын, и супруги решили построить собственное жильё, для чего купили у некоей Николаевой участок на Телеграфной улице. В Петре Петровиче вдруг проснулась ни в чём прежде не проявлявшаяся тяга к комфорту. Кто знает, может, так на него повлияла женитьба на одной из первых уфимских красавиц - дочери священника Екатерине Надеждиной...

(Окончание следует).