17 марта - день рождения Рудольфа Нуреева, нашего легендарного земляка - «невозвращенца» советской эпохи, балетного гения, своим именем прославившего родную Уфу.

Заглянув в календарь, поняла, что на следующий год - круглая дата - 85 лет со дня рождения и 30 - со дня смерти (6 января 1993 года). Вполне мог бы еще жить. Но, увы… Взялась за статью, не претендуя на роль знатока балетного искусства, а как коренная уфимка, болезненно реагирующая на парадоксы, происходящие время от времени в родном городе. Но в этот раз к публикации подтолкнуло не уфимское событие, а «успех» Казани в деле продвижения своего региона. Блестяще используя имя Рудольфа Нуреева, казанцы запатентовали свой балетный фестиваль имени Нуриева (именно так предпочитают соседи писать фамилию нашего земляка). Что рождает определенную тревогу за наш фестиваль.

Мне тем временем вспомнился далекий 1988 год, когда довелось учиться в Ленинграде и целых полгода наслаждаться бесконечными возможностями культурной столицы. В группе постдипломного обучения кроме нас, провинциалов, было и несколько продвинутых петербуржцев, знавших свои родословные не до седьмого, а едва ли не до первого колена и столь же виртуозно владевших удивительными фактами и событиями из жизни Петербурга - Петрограда - Ленинграда. Елена Лосева была как раз из таких: кроме краеведения ее увлекал театр, особенно балет, которым в детстве занималась, но потом выбрала совсем иную стезю, а вот ее кузены, тетушки и двоюродная бабушка связали судьбу со сценой. Благодаря лениным связям нам удавалось попасть на желанные спектакли и в Мариинский (тогда Кировский), и в Товстоноговский театры. 

И вот как-то перед премьерой, кажется, «Корсара» в фойе театра Лена подвела нас к своим друзьям и первым делом представила меня: «Знакомьтесь, Галина из Нуреевской Уфы…» Сказать, что я очень смутилась - ничего не сказать! Я, конечно, слышала о «невозвращенце» Рудольфе Нурееве, помню, как это событие обсуждалось в семье, нашлись какие-то общие знакомые или даже бабушкины дальние родственники, но фанаткой балета, а тем более Нуреева, я точно не была. За год до моей учебы в Ленинграде Нуреев приезжал в Уфу к умирающей матери -сопровождал его фотокор ТАСС Виктор Воног (но интернета и социальных сетей, чтобы запрещенная властями информация попала в массы, не было), и очень узкий круг лиц знал о деталях визита, а уфимцы, в большинстве своем, довольствовались слухами. Нурееву тогда удалось заглянуть в Оперный театр, где он впервые и увидел балет. А вот деревянного дома их семьи уже не было, он лишь прогулялся по родной улице, добрел до Зенцова, 37 - до старинного здания бывшей татарской школы, где учился, потом там размещалась общеобразовательная 2-я школа Ленинского района, а с 1986 года открылось хореографическое училище. Но вахтер, предупрежденный начальством, не позволил гостю побывать в стенах альма-матер. Знала об этом от мужа, работавшего в те годы в комсомоле Ленинского района. Мы еще тогда между собой шутили: могли бы, мол, сразу хореографическое училище назвать именем Нуреева, но он в то время еще оставался для властей «предателем», что и было продемонстрировано в короткие часы его пребывания в родной Уфе…

Вот и все, что я могла сообщить сокурсникам о загадочном земляке. Так что и про талант Нуреева, и про взрастившего его бесподобного педагога - Александра Ивановича Пушкина, (родственники Лены с ним тесно общались), и про невозвращение с гастролей опять-таки в подробностях нам рассказала Лена. Тогда в Ленинграде я как раз и услышала о деталях «побега» Нуреева, о которых до сих пор мало кто знает. Они меня потрясли и сразу же вызвали в душе сочувствие и впервые заставили посмотреть на его поступок совсем другими глазами. Рудик или Руди (так его звали друзья и коллеги) никак не планировал остаться за рубежом, а напротив, мечтал станцевать на сцене Кировского театра «Сильфиду» и «Легенду о любви» - для этих спектаклей на свой гонорар закупил в Париже элегантные не продававшиеся у нас трико и люрексовые ткани, чтобы в Ленинграде пошить костюмы. Кстати, еще до тех самых гастролей Нуреев репетировал главную партию в «Сильфиде», но режиссер Юрий Григорович в последний момент снял его с роли, якобы из-за накладок в репетиционном графике. Но друзья и педагог Пушкин считали это несправедливым. Поэтому участие в «Сильфиде» на сцене Кировского театра стало для Руди заветной целью. Что говорит о намерении Нуреева продолжать службу в Мариинке. 

Однако во время гастролей он действительно нарушал мудреные инструкции - отлучался из отеля, гулял по городу по собственному маршруту - Париж его пленил красотой и атмосферой свободы. И входивший в состав делегации сотрудник КГБ Виталий Стрежевский согласовал со своим руководством запрет для Нуреева на продолжение гастролей в Лондоне, но до последнего момента молчал. Только в аэропорту Парижа буквально за несколько минут до вылета Стрежевский преградил Нурееву путь, но Рудик все же вырвался и добежал до трапа, однако в самолет его не пустили - Франция, скорее всего, не хотела обострять отношения с СССР. Тогда в полном отчаянии Нуреев и выкрикнул известную фразу: «Прошу политического убежища!» И в этом Париж уже ему не мог отказать…

Я была потрясена услышанной историей. Именно тогда Нуреев стал для меня дорог, и даже радовалась тому, что ко мне приклеилась визитка: «Галина из Нуреевской Уфы» - как шутили сокурсники и так несколько лет обращались ко мне в письмах. В 1989 году Лена сообщила, что Рудольфу Нурееву разрешили приехать в Ленинград с короткими гастролями, он тогда станцевал в той самой заветной «Сильфиде», но был уже не в лучшей форме - о его коварной болезни Лена тоже написала…

А потом рухнули и железный занавес, и страна, которую покинул Нуреев. В 1991 году Северной столице вернули первоначальное имя - Санкт-Петербург, а Кировскому театру - Мариинку. Было снято и табу с имени Рудольфа Нуреева. Проворные соседи быстро сориентировались и пригласили известного уже во всем мире артиста в Казань: впервые он приехал туда в марте 1992 года - познакомился с театром Камала, с музыкантами оркестра, а 21 мая, во второй свой визит, встал за дирижерский пульт в спектакле «Щелкунчик» - танцевать он уже не мог, да и дирижировал, как негласно оценили критики, слабовато. Однако публика ликовала от самого факта пребывания на сцене мировой звезды.

В начале следующего года (6 января 1993-го) Рудольфа Хаметовича Нуреева не стало. И многие уфимские театралы досадовали, что Уфа не успела «покаяться» перед знаменитым земляком и пригласить его в родной город. И Юрий Григорович (возможно, чувствуя некую вину перед Нуреевым) буквально на следующий день после ухода Рудика предложил ежегодно проводить в Уфе Нуреевский фестиваль. Замечательную идею поддержали в министерстве культуры республики и в БГТОиБ, с которым Юрий Григорьевич, как известно, долгие годы тесно сотрудничал и поставил здесь больше всего спектаклей. Итак, первый Нуреевский фестиваль в столице Башкортостана был заявлен. Однако и казанцы поспешили анонсировать, что их ежегодный балетный фестиваль тоже будет носить имя Рудольфа Нуриева и якобы на то есть согласие самого маэстро. И тут, уважаемые читатели, хочу рассказать о любопытных фактах, о которых поведала мне в свое время балетная прима и тоже наша землячка Нинель Даутовна Юлтыева. Встреча с ней состоялась в 2011 году в Казани, моя статья о Нинель Юлтыевой вышла в мартовском номере журнала «Уфа» (https://journal-ufa.ru/index.php?id=2124&num=112)

В ту незабываемую встречу с дочерью репрессированного писателя и общественного деятеля Даута Юлтыя мы долго, порой до слез, говорили о добре и несправедливости, о поразительно чутких людях и о предателях, о случайностях бытия, которые на самом деле вершат людские судьбы. Даут с 11 лет писал стихи, воевал в первую империалистическую войну, из которой, видимо, и вынес роман «Кровь», поставленный критиками в один ряд с военной прозой Ремарка. Самородок степи, как никто другой, радел за развитие культуры и просвещение родного башкирского народа. Не получив системного образования, а лишь закончив в Москве институт Красной профессуры, Юлтый преуспел в самообразовании. По его драме «Карагул» был поставлен первый национальный спектакль, которым и открылся наш Башдрамтеатр. Вместе с Михаилом Роммом они начали писать сценарий к фильму «Салават Юлаев». Юлтый спешил выпускать газеты и журналы, направлять талантливую молодежь на учебу в Москву и Петроград, из-за отсутствия образованных национальных кадров сам редактировал несколько изданий, занимался общественной и государственной деятельностью. Именно Юлтый создал Союз писателей Башкирии, добился многих преференций для земляков, побывав у самого Ленина. Но нашлись завистники среди своих же - из тех, кто приходил в его гостеприимный дом, где собирались поэты, музыканты, актеры. Нинель Даутовна назвала мне имя человека, написавшего донос на отца. Это был известный и уважаемый в Башкирии поэт, а написал пасквиль на коллегу в обмен на прием его в партию. Я не жила в то время, не знаю обстоятельств, подтолкнувших человека на столь гнусный поступок. Одно мне ясно, что Рудольф Нуреев на такое бы никогда не пошел, хотя на него и повесили ярлык изменника и предателя. 

Эти совсем не бесспорные моменты мы обсуждали и с Нинель Даутовной. Блистательная балерина, сделавшая карьеру в Казани, где стала первым художественным руководителем труппы, а потом создала с нуля хореографическое училище, никогда не забывала родную Уфу. Тут надо напомнить, что первый набор в Ленинградское хореографическое училище в 1934 году проводил Файзи Гаскаров. Набирали на национальное отделение, открытое по инициативе Александра Викторовича Ширяева: «пролоббировал» эту идею Юлтый еще в годы их первого знакомства. Старейший педагог, «правая рука» Мариуса Петипа, стал потом наставником Нинель. Кроме нее, в Ленинград в 1935 году поехали дети других писателей, в том числе и дочь поэта, оклеветавшего Юлтыя, однако балерина из нее не вышла. А Юлтыева оказалась очень способной ученицей, природа наделила ее «балетными» ножками, с редкой выворотной ступней, благодаря великолепным прыжкам педагоги нарекут ее «татарской Улановой». 

Но успех и признание придут позже, а 27 июля 37-го года во время ее каникул арестуют отца. В сентябре Нинель собиралась в Ленинград, но дочери «врага народа» учиться запретят. Узнав о беде, Ширяев подключил свои связи, чтобы Юлтыева вернулась в хореографию, купил железнодорожный билет, а потом приютил девочку в своей квартире, располагавшейся на 3-м этаже самого училища. Через месяц арестовали и жену Юлтыя, имущество конфисковали, квартиру на Ленина, 2 передали другим жильцам. Брата Тана (старше Нинель на 2 года) забрала в Бугуруслан родная тетушка, а для будущей балерины Ширяев стал «любимым дедушкой», как до конца своих дней он подписывал письма к талантливой ученице. Как потом выяснилось, Юлтыя расстреляли в 38-м, захоронили в общей могиле на Ивановском кладбище Уфы, там давно разбит сквер, а о бывших мучениках свидетельствует лишь памятный знак о жертвах политических репрессий. Его жена провела в мордовских лагерях 10 лет: освободилась в 47-м году и следующие 10 лет ждала реабилитации. Брат Тан воевал с 41-го по 45-й год. Потом учился в Ташкентском университете и учителем математики в узбекском селе встретил Савию, учительницу русского языка, ставшую берегиней их очага и творческого наследия Даута Юлтыя. В родную Уфу Тан Юлтыев вернулся лишь в 1957-м году - семья поселилась в однокомнатной квартире, выданной реабилитированной жене Юлтыя «в качестве компенсации за конфискованное имущество и жилье». Это все случилось уже после смерти Сталина. 

А 9 июля 1941 года по требованию Башкирского театра оперы и балета Нинель вместе с другими недоучившимися студентами Ленинградского училища вернулась в Уфу. Жить ей было негде, ночевала в театре. Осенью 41-го сюда эвакуировали Киевский театр имени Шевченко, который стал хорошей школой для уфимских артистов. Юлтыева танцевала во всех спектаклях, 15-летнюю Нинель все жалели, подкармливали, иногда ее приглашала ночевать Тамара Худайбердина - они вместе учились, а их мамы раньше работали в одной аптеке фармацевтами. На 8 Марта в театре выдали по полбуханки хлеба и стакану водки. Горилку Нинель отдала мужчинам, а хлеб обменяла на старые валенки - в них и отправилась в Пермь, куда были эвакуированы Кировский театр и училище. Из Уфы летели на военном самолете - Зайтуна Насретдинова, Халяф Сафиуллин, Файзи Саттаров и самая младшая из них - Нинель. Однако через год их снова досрочно вернули в Уфу: в 1944-м готовились с размахом отметить 25-летие БАССР. Ставили премьеру башкирского спектакля «Журавлиная песнь» на музыку Льва Степанова и Загира Исмагилова, либретто - Файзи Гаскарова. На главную роль назначили Нинель Юлтыеву и Зайтуну Насретдинову. Успех был огромный! О премьере сняли киносюжет, Нинель с подругами побежали его смотреть. Погас свет, на экране Нинель увидела себя, а за кадром - голос: « В главной партии Зайтунгуль - молодая балерина Зайтуна Юлтышкина». Очередная пощечина, «враг народа Юлтый» и его талантливая дочь не давали властям покоя. И в 18 лет страдающая от одиночества Нинель вышла замуж за дирижера Башкирского театра оперы и балета, выпускника Московской консерватории Хазби Фазлуллина (он был старше на 17 лет), а в 1946 году их переманил Казанский театр, где она сразу стала примой.

…Возвращаясь же к «Журавлиной песни», напомню, что танец джигита с шестом исполнил Рудольф Нуреев в 1955 году в Москве на Декаде башкирского искусства. Руди неоднократно признавался, что этот спектакль - путевка в балет: семилетним мальчиком увидев его впервые, выбрал себе судьбу. Для него, выросшего в простой, далекой от элитарных сфер семье, искусство стало жизненной потребностью - как воздух. Что казалось удивительным для многих ленинградских коллег из плеяды потомственных артистов, музыкантов. «Татарин, необузданный азиат», - нередко бросали ему вслед. И Нинель его прекрасно понимала - постоянно делать вид, что тебя не трогают подобные унижения, может только очень сильный человек. А Нуреев был именно таким. 

Не секрет, что у него был сложный характер - гордый, независимый, взрывной. Причем, с детства. И тут мне хочется упомянуть свидетельство еще одного уважаемого человека, с кем неоднократно довелось встречаться и беседовать - литератора Ильгиза Каримова. Он был младше Рудика на четыре года, жили они в соседних дворах, ходили в один детский сад, а потом и в одну, вышеупомянутую татарскую школу, по которой Ильгиз Мустафович очень хорошо запомнил Нуреева. Рудика в школе дразнили «Рудак», рифмуя на всякий лад обидные прозвища, а он, казалось, не обижался и даже не реагировал. Пока мальчишки на переменках состязались на кулаках, он тренировал ноги, изображая непонятные другим пацанам балетные па. Именно с толпой дворовых друзей Рудик Нуреев и Ильгиз Каримов впервые побывали в нашем театре на спектакле «Бахчисарайский фонтан». И, знаете, кто танцевал в нем главную героиню - Марию? Ну, конечно же, Нинель Юлтыева! Хотя в своей «Автобиографии» Нуреев и не упоминает тот мальчишеский поход в театр, а пишет о судьбоносном посещении спектакля «Журавлиная песнь». Тем же, кому интересны воспоминания Ильгиза Каримова о Рудике, предлагаю прочесть последнее интервью с литератором в январском номере журнала «Уфа» за 2018 год (https://journal-ufa.ru/index.php?id=4917&num=194). Конечно, не все сказанное собеседником удается вместить в статью: про Нуреева там сказано совсем немного. Но Ильгиз Мустафович тогда признался, что ему было бы интересно спустя десятилетия поговорить с приятелем детства, вспомнить общих друзей, знакомых. Ведь строптивый нрав Рудика невольно вызывал уважение, он не заискивал, не пытался добиваться расположения старших или более авторитетных, сильных мальчишек, что в то же время прокладывало определенную черту отчуждения - не такой как все. 

Эти особенности Нуреева отмечала и Нинель Даутовна. Они сдружились в 1957 году на отдыхе в Евпатории. Раньше знали друг о друге со слов коллег - и вот, наконец, выпал случай поговорить. Приветливая и открытая Нинель расположила юношу к сердечной беседе, как старшая сестра. Он только-только завершил учебу, Уфа через московские ведомства настаивала на его возвращении. А Рудик мечтал о совершенстве в танце, каким обладали ведущие артисты Кировского театра. В Уфе же примы, как он с горькой иронией тогда отметил, танцуют со своими мужьями-постановщиками. «Кто же даст мне желанные роли?!» - рассуждал Нуреев. Юлтыева разделяла его опасения и подсказала, как можно задержаться в Ленинграде. 1958 год оказался очень успешным для Нуреева: после блистательного выступления в Москве на сцене Концертного зала Чайковского его пригласили в штат сразу три ведущих театра: Большой, Кировский, Музыкальный театр Станиславского и Немировича-Данченко. Конечно, он выбрал Мариинку. Отведенные судьбой три следующие года оказались насыщенными до предела: он получал ведущие партии, о которых недавно только мечтал! Карьера могла иметь столь же успешное продолжение в родной стране, не случись тот инцидент на гастролях в Париже.

…В 1983 году Нуреев возглавил балетную труппу Гранд-Опера. Из строптивых артистов, подверженных закулисным интригам, создал высококлассный коллектив, который вскоре справедливо признали одним из лучших в мире. И сделал это наш земляк Рудольф Нуреев. Но вспышка мегазвезды оказалась недолгой. СПИД, который еще не умели лечить, прогрессировал стремительно. Болезнь, поражающая людей нетрадиционной ориентации, у многих соотечественников вызывала тогда (да и сейчас) брезгливое осуждение. Цивилизованный же мир таких, часто талантливых, неординарных личностей, оценивает лишь по заслугам и уважает их право на свободу выбора. Таких «блюстителей морали» хватает и в нашем городе. В 2013 году Зураб Церетели предложил Уфе изготовленный им памятник Рудольфу Нурееву - требовалось 30 млн на транспортировку, от гонорара автор отказался. И тогда один писатель, почетный гражданин Уфы публично высказался против. А власти заявили, что якобы проведенный соцопрос подтвердил позицию писателя. Позвольте не поверить в «соцопрос» и уж точно не согласиться с таким мнением. Тот памятник установили в Казани - там нашелся бизнесмен, оплативший транспортировку. Но я верю, что и в Уфе откроют памятник выдающемуся земляку, которым восхищается весь мир. Верила в это и Нинель Юлтыева. 

Кстати, чекисты строго следили за встречами Нуреева с бывшими соотечественниками. Юлтыева в 70-е годы три года в зарубежной командировке возглавляла труппу Каирского балета в качестве художественного руководителя. И Нуреев специально туда прилетел, чтобы пообщаться. Однако накануне атташе посольства увез Юлтыеву в другой город, а о визите земляка она узнала позже. Первому же директору уфимского хореографического училища, прославленному Алику Салиховичу Бикчурину удавалось во время гастролей хоть и мимолетно пересекаться с Рудольфом. Полагаю, что и выбор здания бывшей татарской школы под хореографическое училище не случайное совпадение, а тонкая дипломатия Бикчурина. Именно он потом добивался присвоения училищу имени Рудольфа Нуреева. А тот в свою очередь, будучи уже смертельно больным, организовал в 1992 году гастроли наших воспитанников в Лондоне. 

А Нинель Даутовна подробно рассказала мне о последнем разговоре с Рудиком 21 мая 1992 года в театре Камала, где он дирижировал в «Щелкунчике». После спектакля они долго беседовали вдвоем. 

Рудик начал тот разговор неожиданно для Нинель:

- Ты давно была в Уфе, как там? 

И тут Нинель прорвало:

- Не знаю, поймешь ли ты меня, но у меня двойственное отношение к Уфе. Мой родной город раздавил нашу семью, отнял у нас с братом детство и юность. Приезжать в Уфу мне всегда больно и тяжело, но я очень по ней скучаю - даже не знаю, как тебе это объяснить…

- У меня схожие чувства к Уфе. Я часто вспоминаю танцевальный кружок и педагога Елену Войтович, мусульманское кладбище, куда мы с мальчишками бегали, чтобы с обрыва любоваться Белой, свою работу статистом в Оперном театре. И моя мама ничего, кроме лишений, не видела, жалею, что не успел забрать ее к себе …  - Рудик обхватил голову руками и замолчал.

Желая отвлечь его от мрачных мыслей, Нинель решила сменить тему:

- А ты не хочешь в Казани что-нибудь поставить? 

- В Уфе бы поставил, всегда мечтал. Не зовут. Да и сил уже нет, - признался Рудик. 

Поговорили еще о сестрах и племяннице, перебравшейся в Европу, он ей очень помогал, а потом разговор прервали директор и худрук. Руководители казанского театра пришли, чтобы заполучить вожделенное согласие Нуреева на присвоение его имени именно их фестивалю, а не уфимскому. Я понимаю, как непросто было Нинель Даутовне об этом мне говорить, ведь в Казани как раз готовилось торжество к ее 85-летию. В столице соседней республики, где она состоялась как прима и основательница балетной школы, ее любили и ценили. И она вполне могла бы «забыть» про Уфу. Однако, настрадавшись от клеветы и предательства, всегда была честна и справедлива, а интеллигентность и тактичность не позволяли ей никого очернить и обидеть. Вот и в том разговоре со мной она находила нужные слова, я же хочу привести ее еще более лаконичную выдержку из подаренной мне в тот вечер автобиографической книги Нинель Юлтыевой. Вот как она передает результат обращения казанцев в нашему земляку во время его пребывания:

«Они пришли с просьбой назвать именем Нуреева балетный фестиваль в Казани. Теперь говорят, что Рудольф якобы дал свое согласие. Но он тогда ничего не сказал. Промолчал» 

Итак, Нуреев промолчал. А мы, его земляки, не должны молчать и забывать того, кто своим талантом прославлял и до сих пор прославляет Уфу. Партнерша по Кировскому театру Алла Осипенко, дружившая с Руди до последнего дня, очень точно обозначила место Нуреева в балетном искусстве: «Нет такой личности, каким был Рудик. Многогранный, ищущий, сильный. Он весь мир себе подчинил…»