Нашего собеседника уфимским любителям музыки представлять не надо. Возглавив в 2006 году эстрадно-джазовый оркестр Государственной филармонии имени Хусаина Ахметова, он превратил его в один из наиболее ярких коллективов страны. И сегодня мы с ним совершим небольшое путешествие в страну джаза.

– С чего начался ваш личный путь в нее? Как вы вдруг осознали, что понимаете язык джаза?

– Это было достаточно давно. Первые мои шаги в музыке были вообще связаны не с джазом. Я играл в школьной группе, но все ребята из нее имели музыкальное образование, а я – нет. И тогда пошел в музыкальное училище, где мой педагог ставил мне пластинки с оркестром Гленна Миллера. Затем я уже в институте стал учиться играть на кларнете и саксофоне.

– Но сам момент, когда в вашей голове включился джаз, вы запомнили?

– Вот как раз в институте я играл по нотам диксиленда – это и стиль джаза, и вид джаз-оркестра, зародившийся в Новом Орлеане. Это были расписанные соло, старые тетрадки, по многу раз переписанные. А оригиналы были взяты с Ленинградского диксиленда. А потом мы создали самодеятельный биг-бенд, где уже я мог применить эти наработки. Позже уехал в Казанскую консерваторию, где тоже собрали джазовый состав. Вот так понемногу-понемногу… В принципе, для джаза это характерно: в него начинаешь входить постепенно.

– Тем более что территория жанра достаточно обширна. Здесь  присутствует и абстрактно-математический джаз, который стороннему слушателю покажется лишь нагромождением малогармоничных звуков, и классический диксиленд, би-боп, теа-джаз, свинг, соул, фьюжн… Как музыканты не теряются в этих направлениях?

– Да, чем больше джазовый музыкант погружается в материал, тем сильнее его тянет на то, что в нашем мире называется «собачатиной» – такая импровизация вне гармонических рамок и темпа. Еще это направление называют фри-джаз. Он действительно зачастую похож на звуковые интерпретации математическо-логических формул. Это, конечно, иной уровень пилотажа, но он требует почти профессионально подготовленного слушателя. Он довольно сильно распространен в европейских странах. Но в основном мы любим джазовый стандарт за его вокал и мелодизм.

– А как вы определяете направление музыки, которую играет эстрадно-джазовый оркестр БГФ? Это так называемый hot-jazz? Диксиленд?

– Все же нет, на диксиленде был построен более ранний джаз. Его играли сравнительно небольшие группы. В нем обязательно присутствует мелодизм и два-три инструмента обыгрывают основной мотив. А потом появились биг-бенды, породившие уже совершенно иной подход. На период их популярности как раз пришлась золотая эра свинга. Если же говорить о нас, мы, конечно, очень много играем традиционного джаза – хотя бы потому, что у него есть свой стабильный и благодарный слушатель. Но нам больше нравится сопровождать авторские программы приглашенных исполнителей. Это стимулирует развитие оркестра, позволяет не отрываться от современного развития джаза.

– Очень многие люди относятся к джазу как к чему-то искусственному, музыке не для всех. Можете им дать несколько простых советов, помогающих понять этот жанр?

– Я бы посоветовал прежде всего слушать эту музыку живьем, посещать лайв-концерты. Вот конкретно мне импонирует в ней то, что очень многое рождается прямо на сцене. Даже в малых составах на концертах обычно прописана лишь основная форма, а про большие составы я вообще молчу: каждый концерт уникален и неповторим. В то же время в популярной эстрадной музыке мы зачастую видим, как исполнители работают под «минусовки», просто штампуя под копирку один концерт за другим. В джазе же, особенно когда играют музыканты высшей лиги, все рождается прямо на глазах зрителя. Поэтому люди, которые ходят на наши концерты, прежде всего, хотят увидеть это – рождение музыки. Ну и, конечно, их привлекают известные имена, знакомые песни, получающие новые аранжировки.

– Хорошо, чем отличается джаз от современной популярной музыки, стало понятно, а вот где водораздел, отграничивающий его от классической музыки? Ведь и там, и там концерты даются вживую?

– Приходя на классический концерт, ты уже заранее знаешь, что ты услышишь именно то, что когда-то написал композитор. Конечно, что-то зависит от исполнительского мастерства, но никакого отхода от канона быть не может. Разве что исполнитель где-то не дотянет до идеала. И тогда в публике пойдут разговоры, что пианист N на этот раз не дотянул, не хватило мастерства или сказалась усталость. Но сам идеал уже отлит в нотах, он неизменен. Ну а джаз, как я уже и говорил, всегда построен на импровизации. Конечно, есть стандарты, есть квадраты, по которым развивается мелодия – но все это только скелет будущей музыки: главное в джазе скрывается именно в деталях. А они, в свою очередь, рождаются уже в момент исполнения.

– То есть джаз – территория музыкальной свободы?

– Да, и чем выше уровень музыканта, тем этой свободы больше. Но чтобы ее достичь, необходима обширная практика. Непрактикующий музыкант не сможет играть джаз. Он может выучить какое-нибудь соло, может даже виртуозно его сыграть, но сам язык музыки для него останется непонятен. Особенно это сказывается, когда ты начинаешь играть с приглашенными звездами. Каждый раз это происходит как экзамен на понимание языка и законов жанра.

– В начале апреля Уфу вновь посетит уже полюбившаяся горожанам «Розовая пантера». Кого на этот раз уфимцы смогут увидеть на сцене филармонии? И каким образом обычно проходит на фестиваль отбор музыкантов из лонг-листа?

– Чтобы показать как можно больше граней джаза, мы всегда стараемся приглашать исполнителей, работающих в разных манерах. Понятно, что каждый раз всплывают различные объективные и субъективные причины, но основной принцип – разнообразие. И эта весна не станет исключением. Вот Сибель Кёсе представляет традиционный джаз в очень хорошем исполнении с биг-бендом. Квинтет Murmullo – уже совсем другое направление, тяготеющее именно к европейскому джазу. Американка Мэри МакБрайд со своим вокалом уже более близка к рок-н-роллу. Она будет выступать в первый день фестиваля. Причем она едет со своей командой, а это всегда интересно. С ней будет пять музыкантов и наш оркестр. Также в этот день выступит Ирина Остин со своим составом. Чем, собственно, и интересен наш фестиваль уфимским любителям джаза – тем, что за один концертный день можно увидеть сразу три концерта. Причем все за один билет. А то я как-то в Набережных Челнах видел, как на фестивале в один день выступал коллектив тремя составами, и на каждый состав продавались отдельные билеты. Вот у нас такого нет. Фрэнк МакКомб тоже в мире джаза по праву считается топовым музыкантом. В пресс-релизе даже написано, что он поет, как Стиви Уандер, а играет, как Херби Хэнкок. Причем он играет скорее фьюжн и фанк.

– В России довольно часто объявляют о создании того или иного джазового фестиваля, но проходит год-два, и они растворяются. Международный джазовый фестиваль «Розовая пантера» собирает своих поклонников уже в 24-й раз. В чем причина долголетия?

– Во-первых, как я уже и говорил, в стилевом разнообразии программы. Кто-то придет, к примеру, на Murmullo, но затем останется послушать других исполнителей. Так увеличивается аудитория. Во-вторых, должна присутствовать какая-то интрига. В-третьих, фестиваль должен проходить на хорошем организаторском уровне. И тут надо учесть, что «Розовая пантера» проходит без каких-либо особых дотаций со стороны государства. И все же у фестиваля большой кредит доверия со стороны зрителей. Ведь старт продаж билетов на «Розовую пантеру» начинается задолго до того, как становится известен список хедлайнеров. И тем не менее они успешно распродаются. То есть мы выживаем на огромной народной любви.

И именно благодаря ей фестиваль значительно вырос из местечкового мероприятия родом из 90-х годов в нечто статусное. Имена его участников не нуждаются в рекомендациях – это ведущие российские джазмены: Георгий Гаранян, Игорь Бутман, Даниил Крамер, Алексей Козлов, Григорий Файн, Анатолий Кролл. Это и гости из разных стран: Рэй Блу, Грегори Портер, Билл Нилли, Шарон Кларк, Бьянка Моралес, Джон Маршалл, Текора Роджерс… Перечислять имена можно долго, и каждое вызывает в памяти яркие музыкальные сюжеты.

– Помните, у «Арсенала» (под управлением Алексея Козлова) был такой альбом в стиле фьюжн – «Второе дыхание»? Как вы полагаете, джазу стоит надеяться на то, что у него откроется второе дыхание?

– Дело в том, что все должно продаваться. А сейчас вообще гастрольную деятельность устраивать крайне тяжело. К примеру, нам очень часто присылают свои «демки» различные коллективы. И даже часто бывает: я понимаю, что они действительно хорошо играют, но никому не известны и продать их концерты здесь, в Уфе, мне будет очень тяжело, почти невозможно. В то же время, если приедут афроамериканцы даже среднего исполнительского уровня, реализовать билеты на их концерт будет намного проще. Вот в этом, пожалуй, и кроется главная причина, почему сегодня даже хорошим провинциальным музыкальным коллективам сложно выбраться на уровень узнаваемости. И в этом плане нашему коллективу все же повезло. У нас есть свой благодарный слушатель, и мы всякий раз с определенным нетерпением ждем встречи с ним. Выходим на сцену, раздаются первые звуки, и мы вместе со зрителями начинаем заново творить музыку.