В фондах Мемориального дома-музея С.Т. Аксакова хранится любопытная фотография: за столом вместе с сотрудниками музея пьют чай два гостя из Санкт-Петербурга – директор Эрмитажа Михаил Пиотровский и его заместитель Владимир Матвеев. «Следствием» чаепития стали две великолепные выставки в нашем городе – «Золотые олени Евразии» и «Географическое открытие Башкирии». Но интересно, что за несколько десятилетий до этого в Уфу не просто приезжали, но и жили два человека, которые в разные годы возглавляли Эрмитаж.

Хранитель и… раб.

Но сначала о вышеназванных выставках и их организаторах. Итак, Владимир Юрьевич Матвеев, в 1990 – 2015 гг. – заместитель директора Эрмитажа по выставкам и развитию. Родился в январе 1948 г. на земле великого Канта, в Калининграде, где служил его отец. В 1966-м окончил математическую школу по специальности «вычислитель-программист». В своём выпускном сочинении Владимир писал: «Для чего человек появился на свет? Для того, чтобы через полсотни лет умереть? Или же для того, чтобы жить вечно? Бессмертье – вот удел человека, в работе он создаёт себе бессмертье». При огромном конкурсе Владимир отлично сдал экзамены и поступил на факультет автоматики и вычислительной техники Ленинградского электротехнического института. Студент только что образованной группы прикладной математики видел, должно быть, себя в будущем великим программистом... Но, не окончив второго курса, забрал документы и решил учиться в Академии художеств. Немного не рассчитал и попал в армию. И только после этого поступил на заочное отделение Академии. В том же году был принят рабочим хозчасти в Эрмитаж, причём самая первая запись в его трудовой книжке достаточно символична: «Раб. музея». Вскоре на недоучившегося технаря обратил внимание директор Эрмитажа Борис Пиотровский и предложил ему должность лаборанта-хранителя научных приборов и инструментов в отделе истории русской культуры. 

ЛЭТИ Матвеев всё же окончил, причём диплом его сочли едва ли не половиной кандидатской, но… Эрмитаж его уже не отпускал. Получив серьёзное техническое образование, а затем и художественное, Владимир Юрьевич несколько иначе, чем гуманитарии, смотрел на многие вещи, умел просчитывать, видел самые отдалённые перспективы. В 1981-м он стал главным хранителем отдела истории русской культуры, а в 1990-м – заместителем директора, главным хранителем Эрмитажа. Позже он с гордостью говорил о своей работе: «Мы научились превращать выставку в событие… Стали создавать программы, включающие не только развеску экспонатов, но и различные мероприятия». Его научные интересы касались самых разных сфер – от поиска Печальной залы, в которой проходило прощание с Петром I (оказалось, что ею было заваленное строительным мусором помещение под Эрмитажным театром!), до восстановления солнечных часов в Петергофе и чтения лекций по русской истории для семиклассников в Школьном центре Эрмитажа. Интересовали его и региональные музеи. 

В 1997 году в Уфе директор Музея археологии и этнографии Раиль Гумерович Кузеев познакомил Владимира Юрьевича с великолепными находками из Филипповского кургана, которые были сделаны во второй половине 1980-х годов в Оренбургской области экспедицией под руководством Анатолия Пшеничнюка – деревянной посудой с золотыми накладками, оружием и обитыми золотыми листами деревянными фигурами оленей (захватывающая история обретения коллекции из Филипповских курганов, в которой имели место даже некие отечественные аналоги легендарных корзинок «госпожи Софии Шлиман», представлена в очерке Рашиды Красновой в № 7 журнала «Уфа» за 2015 год).

Матвеев мгновенно загорелся идеей представления благородных золотых оленей всему свету. Но одно дело придумать, другое - реализовать. Владимир Юрьевич и здесь проявлял чудеса менеджмента, начиная с главного – решения финансовых вопросов, охраны и транспортировки, рекламных и издательских проблем, до незначительных деталей – к примеру, условий проживания сопровождающих выставку сотрудников. Спонсоров пришлось искать по всему миру. В лабораториях Эрмитажа была проведена реставрация, и уже в октябре 2000 года в нью-йоркском музее Метрополитен открылась выставка «Золотые олени Евразии. Скифские и сарматские сокровища степей России». Позже она демонстрировалась в Милане, а затем в Петербурге и Историческом музее в Москве. Интерес публики был огромным. Михаил Пиотровский назвал экспозицию «самой эффектной и дорогой из существующих сегодня в России», ведь по ценности она сопоставима со знаменитым «золотом Шлимана» (и даже превышает его!). В июле 2002 года золотых оленей выставили на широкое обозрение в Башкирском государственном художественном музее имени М.В. Нестерова. 

С Уфой Владимира Юрьевича связывали не только выставочные проекты. До последнего своего дня 

(В.Ю. Матвеева не стало в марте 2015 г.) он сохранял добрые отношения с Мемориальным домом-музеем С.Т. Аксакова, так как приходился Сергею Тимофеевичу внучатым племянником по материнской линии: прабабушка Владимира Юрьевича – Евгения Дмитриевна Воейкова – была дочерью внука родной сестры писателя – Анны Тимофеевны. «О том, что я из рода Аксаковых, – признавался потом Владимир Юрьевич, – я знал с детства. Моя родственница – Любовь Александровна Воронец – написала на двух листочках нашу родословную – «узелок на память». Сказку «Аленький цветочек» с детства считал генетически своей, но, признаюсь, не знал, что в Уфе сохранился дом моих предков…».

Матвеев часто приезжал в Уфу, каждый раз непременно с подарком для музея. Но, как мне кажется, самый главный презент он сделал, когда в 2001 году готовилась выставка «Географическое открытие Башкирии»: в фондах Эрмитажа отыскал подаренный уфимцами в далёком 1867 году императору Александру II альбом с видами Уфы. И это были самые первые сохранившиеся фотографии нашего города!

Павел Кларк по прозвищу Грей

В том самом 1867-м в далёкой провинциальной Сатке Уфимской губернии стал активно познавать мир четырехлетний сын лесничего Павлик Кларк…

В Центральном историческом архиве РБ хранится альбом с чёрной полированной поверхностью, на которой изображены перламутровые цветы и птицы. Он попал сюда после смерти известнейшего знатока старой Уфы, автора многочисленных статей в местных газетах Николая Николаевича Барсова. На одной из фотографий изображен хозяин альбома – почтенный, с окладистой бородой старец. Спокойный и счастливый. Осознающий, что его заслуги перед страной несомненны. Даже когда заболел, ему подобрали достойное место работы – директор железнодорожного санатория в Евпатории. А на одиннадцатом году революции, в 1928 году он, всегда весьма далекий от мира искусства, получил необычную для себя должность – директора Государственного Эрмитажа. Это был Павел Иванович Кларк, родной дядя Н.Н. Барсова.

В конце ХVIII века в Россию стали приглашать иностранных специалистов, в числе которых в 1787 году на уральские заводы «пришли из Шотландии к русскому царю на службу» Вильям и Ричард Кларки – отец и сын. Уже в солидном возрасте управляющий Кагинскими заводами Ричард, ставший у нас Родионом, принял российское подданство. Один из его сыновей, Иван, поселился в Сатке, здесь у них родились шесть сыновей и дочь, в 1863-м появился на свет Павел. 

Хотя вопрос с датой рождения деятелей революции всегда стоит под сомнением, только с В.И. Ульяновым (Лениным) вроде бы всё ясно, а вот с временем рождения И.В. Джугашвили (Сталина) уже всё непросто. Вот и с П.И. Кларком история аналогичная: нынче во всех источниках указано 19 июня 1863 года, но если чуть углубиться и уточнить вопрос в книгах уфимской Спасской церкви (большое спасибо за предоставленные данные Татьяне Викторовне Тарасовой!), то можно сильно усомниться в приведённой дате: в 1886-м сыну коллежского асессора Павлу Кларку - 22 года, в 1887-м и 1891-м – соответственно 23 и 27, а в 1895-м вдруг 30! Такое возможно только в том случае, если П.И. Кларк родился в 1894-м, в июне, тогда в начале 1895 г. ему как раз исполнилось бы именно столько. Да и дата смерти Кларка не совсем известна: 15 ноября то ли 1935-го, то ли 1940 года. Точного ответа не знают, похоже, и в Эрмитаже.

Согласно справочнику Уфимской губернии (Сатка и весь Златоустовский уезд входили тогда в неё) в 1876 г. Иван Родионович Кларк служит лесничим в Сатке. Но в переписи 1879 года за ним отмечен дом на уфимской улице Большой Казанской, чуть выше Спасской церкви. Впрочем, это вовсе не означает, что семья уже тогда жила в нём. Но не позднее начала 1880-х Кларки переехали в Уфу, так что Павел учился здесь. В музее Аксаковской гимназии № 11 хранится копия его автобиографии, написанной по просьбе составителей «Уральского биографического словаря» в 30-х годах. Вот несколько эпизодов из его беспокойной жизни. 

В 1884-м арестован в Петербурге по делу Германа Лопатина и сослан на три года в Уфу. Замечу, что в книгах Спасской церкви отмечено, что он лично являлся на исповеди в 1886-1895 гг. Уже из Уфы за организацию народовольческого кружка и тайной типографии отправлен с семьёй на пять лет в Восточную 

Сибирь, а в 1901-м – в Забайкалье. После событий 1905-1907 гг. он и его 17-летний сын Борис были приговорены к смертной казни, но приговор смягчили – 15 лет каторжных работ в Акатуе. Бежали, несколько лет жили в Японии, а с 1910 года работали на сахарных плантациях в Австралии. 

В июне 1917 года Кларк вернулся на родину, точнее в Забайкалье. В 1918-м был арестован японцами. На этот раз Павла Ивановича спас английский паспорт на имя Павла Грея, и он возвратился в Австралию (а вот сын Борис вскоре погиб неподалёку от Читы). Организовал в Бризбене коммунистическую партию и начал издавать журнал «Коммунист» на английском языке. В 1920 году вернулся в Россию и только тогда вступил в РКП(б). Работал на Читинской железной дороге. Затем им вновь «овладело беспокойство, охота к перемене мест». Последовал почти необъяснимый взлёт: в 1922-м он – заместитель заведующего отделом Наркомфина РСФСР, в 1923-м – директор санатория в Евпатории, в 1924-м – заведующий детским отделом украинского Красного Креста. В 1925–1927 гг. Кларк – старший ревизор и старший инструктор материального отдела Донецких дорог. 

Только несомненной честностью, разумным подходом к учёту имущества, а также свободным владением английским можно объяснить и его перевод в Ленинград: 19 декабря 1928 года П.И. Кларк возглавил Эрмитаж, сменив на этом посту исследователя античности О.Ф. Вальдгауэра. Вот что писал о Кларке Борис Пиотровский, возглавлявший Эрмитаж в 1964 – 1990 гг.: «Как директор П.И. Кларк активно включился в работу музея, поддерживая тенденцию введения историзма в экспозицию. При нём оживилась не только просветительская, но и научно-теоретическая работа».

С марта 1926 года началась практика продажи национализированных произведений искусства за валюту для индустриализации страны. Начиная с 1927 года, Народным комиссариатом торговли назначался ежегодный план по экспорту антиквариата. И то, что Эрмитаж возглавил член ВКП(б), дало многим не слишком обременяющим себя заботой в изучении темы авторам, обвинить, в частности, Кларка в распродаже достояния страны. Тем более, что как раз к 1929 году было решено расстаться с предметным наполнением Строгановского (Строгоновского) дома на проспекте 25-го Октября (Невском) в Санкт-Петербурге, являвшегося филиалом музея. Но вот что пишет по этому поводу Сергей Олегович Кузнецов, досконально исследовавший тему распродажи музейных ценностей: «Опыт 1928 года оказался неудачным, но это не остановило рьяных продавцов, решавших сиюминутные задачи… Пауза дала шанс противникам продажи, к числу которых, помимо хранителя Т.В. Сапожниковой и искусствоведов, принадлежал даже «советский директор» Эрмитажа П.И. Кларк … Кларк пытался отстоять свой филиал и писал в Москву: «Если вспомнить… ликвидация Юсуповского и Шуваловского дворцов, не имевших и десятой доли значения Строгоновского дома, вызвала ряд неблагоприятных статей в заграничной прессе, то распродажа Строгоновского дома, несомненно, тяжело отзовётся на мнении о нашем музейном строительстве… ликвидация таких исключительных памятников, как Строгоновский дом, будет учитываться как известное доказательство краха нашего культурного строительства. Минимальная, с государственной точки зрения, сумма, в которую оценивается Строгоновский дом и которая фактически, может быть, никогда не будет реализована, конечно, ни в какой мере не сможет компенсировать того морального и фактического ущерба, который будет несомненным следствием продажи этого музея». 

Да что Кларк, если рьяные обличители (строго по Крылову: «Ай, Моська, знать, она сильна…») умудрялись обвинить в распродаже даже С.Н. Тройницкого, работавшего в Эрмитаже с дореволюционных времён. И всё потому, что как ученый-эксперт тот участвовал в работе объединения «Антиквариат», созданного как раз для продажи музейных ценностей за границу. 

(Окончание в следующем номере).