Листая ломкие страницы «Уфимских губернских ведомостей» начала прошлого века, наткнулась на следы давней истории, имевшей место ровно 110 лет тому назад в сентябре 1905 года.

Многими страшными событиями был отмечен тот год по всей России. Не обошли они стороной и тихую провинциальную Уфу. На ступеньках летнего театра в Видинеевском саду во время антракта был серьезно ранен губернатор Иван Николаевич Соколовский. Покушавшегося не остановило даже то, что рядом с ним находились другие люди, ни в чем не провинившиеся перед революционными мстителями. В июле уфимских обывателей потрясла трагедия в семействе Богомазовых. Сам Богомазов, владелец лавки колониальных товаров на пересечении Центральной и Пушкинской улиц (многие из старожилов, наверно, помнят магазин «Рыба» на улице Ленина и вход в него со срезанного угла дома), был в отъезде для пополнения запасов товара. Дома оставались его молодая жена и старая нянюшка. Обеих жестоко убили «колюще-режущими предметами», говоря юридическим языком. Перерыли кассу, но денег не нашли, так как хозяин почти все наличные забрал с собой. 

Но преступление, о котором я хочу рассказать, не имеет ни революционной, ни криминальной окраски. Оно было случайным, нелепым и непоправимым.

…Раннее утро в середине сентября, на улице прохладно, свежо, но скоро пригреет солнышко и станет совсем тепло, ведь сейчас пора бабьего лета. Сумбурные, посторонние мысли не могли отвлечь Татьяну от того, что она задумала, что страшило ее и мучило. 

Семь лет назад она приехала из Сарапула, выучилась неплохо шить в школе женских рукоделий, нашла место горничной и белошвейки в семье отставного чиновника Василия Федоровича Чуринова. Барин не придирался, барыня Анна Францевна относилась по-доброму, дарила свои кофточки и шляпки, а с дочкой их Вавочкой они вообще подружились. Вава приохотила Татьяну к книжкам, учила благородным манерам. Татьяну Потапову, кухаркину дочь, было невозможно в двух шагах отличить от барышни из хорошего дома. 

Но была в ее жизни постыдная тайна. Прошло уже года четыре, как Татьяна на свою беду отправилась за покупками в Гостиный двор, замерзла и потому, не думая о дурном, откликнулась на предложение испить чайку из самовара в «теплушке» одной из многочисленных мясных лавок. 

И чай был душистым, и мед сладким, и баранки свежими, да только кончилось все горькими слезами. Снасильничал ее сын хозяина лавки Петр Филимонов, не пожалел. Татьяна сгоряча заявила в полицию, дело на Филимонова завели. Вскорости, однако,  бедная Таня призадумалась. А как скажут, что сама виновата? А вдруг Петр Никитич оценит ее доброту и великодушие? А там честным пирком да за свадебку? 

Она простила обидчика. Стала тайком бегать к нему на свидания, попривыкла, звала Петрушенькой. Красив, злодей: волос черный волной из-под фуражки вьется, глаза синие, как принахмурится, словно туча грозовая темнеют, губы твердые, румянец во всю щеку. Что Бога гневить, и Таня ему под пару: высокая, стройная, с тяжелой золотой косой. 

Только Филимонов что-то не торопился со свадьбой, а в последнее время начал откровенно тяготиться ее привязанностью, цеплялся к каждому ее слову, насмехался над каждым шагом, мог прикрикнуть, а то и ударить. 

Все лето и начало осени хозяева Татьяны провели на хуторе за деревней Черниковкой к северу от Уфы. И Татьяна с ними, не иначе. Она вернулась в город пораньше, чтобы привести дом в порядок к возвращению семейства Чуриновых, обещала пошить новые простыни и наволоки с прошвами, отдать в чистку ковры, в стирку столовое белье и снести в мастерскую хозяйский револьвер, у которого курок стало заедать. 

Тут ей и шепнула всезнающая соседская Марьюшка, что, дескать, видели Петрушу с мымрой-разлучницей. Татьяна провела бессонную ночь на своем сундуке, вставала, пила воду, звякала рукомойником, пытаясь остудить пылающие щеки… Наутро отправилась следить за неверным возлюбленным. Здесь, с позволения читателей, перейдем на язык газетной хроники.

«Седьмого сентября, в 8 часов утра, на Большой Казанской улице, недалеко от винной лавки, помещающейся в доме Борисова, произошло убийство.

Убитый - молодой татарин, лет 16-17, приезжавший с другими в город, по-видимому, с сеном.

Происшествие это описывается очевидцами таким образом: по тротуару шли офицер и молодая женщина в серой шляпе. Они о чем-то спорили или ссорились... Вдруг шедшая с офицером женщина развертывает бывший в руках платок, обнажает револьвер, направляет его в своего спутника и стреляет.

Но офицер, заметив движение дамы, уклонился в сторону, благодаря чему пуля просвистела мимо и попала в висок ехавшему по средине улицы бедному юноше, который вскоре и умер. Нужно было видеть ужас и смятение ехавших с ним товарищей, которые долго не могли опомниться и понять в чем дело.

На месте происшествия собралась вскоре толпа народу, и убитого отправили в полицию. Очевидцы видели, как убийца заметалась по тротуару и сунулась в ворота приходского училища. Далее мальчики - ученики училища видели, как она металась по двору, ища лазейку в сад, и, найдя эту лазейку, скрылась в саду. Вскоре сад был оцеплен полицией, но убийцы найти не могли. Офицер тоже скрылся, и в 9 часов утра 7 сентября личность его еще не была обнаружена».

Татьяна не знала как быть, куда бежать. Она скатилась в овраг, выбралась по осыпающейся боковине, цепляясь за ветки и корни кустарника, изорвала подол новенькой юбки тонкого сукна, потеряла шляпу. Домой прибежала сама не своя. Она ведь не хотела ни убийства Петруши, ни нечаянной смерти мальчика и сама не собиралась стреляться. Так, мыслилось, попугаю, пригрожу, авось Петруша снова будет мой. На следующий день Татьяна Александрова Потапова решила сдаться на милость полиции, уповая на Божье попущение.

Газета оперативно откликнулась:

«Убитый оказался башкиром деревни Казаковой Уфимского уезда, Усманом Нугумановым Кугубаевым, 15 лет; он ехал со своим отцом на базар.

Виновная в убийстве - сарапульская мещанка Татьяна Потапова 

23-х лет - по профессии швея.

Желая «попугать» своего возлюбленного, Потапова взяла револьвер и пошла за ним следить. Ф. действительно не замедлил выйти из дому, прошел по Большой Успенской улице и свернул на Большую Казанскую. Потапова отправилась за ним, намереваясь застрелиться на его глазах, и вот, недалеко от городского училища, она выстрелила в себя, а что было дальше, уже решительно ничего не помнит. Возлюбленный Потаповой подтвердил, что она действительно шла за ним и грозила застрелиться, а затем он услышал и самый выстрел.

Далее, как Потапова, так и Ф. утверждают, что в данную минуту никакого офицера около Потаповой не было, так что офицер здесь оказался мифическим и в сущности никакого отношения к делу не имеющим. Его с чего-то создала и подхватила стоустая молва, которой, конечно, придавать значения нельзя.

Потапова передана в распоряжение судебных властей, причем судебный следователь ограничился отдачею ее под надзор полиции».

Я не поленилась в один из сентябрей повторить маршрут Татьяны Потаповой и Петра Филимонова по улице Большой Успенской (ныне Коммунистической), потом на Цюрупы (Телеграфную) и наконец на улицу Октябрьской революции (Большую Казанскую). Высится каланча пожарной части, клочки голубого неба отражаются в стеклах старинных добротных домов, пахнет желтеющими листьями, печным дымом и теплым хлебом из булочной. Все как раньше, даже нумерация домов почти не изменилась, разве что асфальт сменил булыжную мостовую, виднеются кое-где пластиковые стеклопакеты вместо обветшавших оконных переплетов и тарелки спутникового телевидения.

Дом с винной лавкой-низком находился неподалеку от улицы Малой Ильинской (Воровского). Сейчас он полностью жилой и числится под номером 58 (сто лет назад - № 56). Через дорогу в здании городского приходского училища № 2, носившего имя купца Кузнецова, щедрого жертвователя на нужды образования, располагается сегодня исторический факультет Башкирского педагогического университета. 

К слову сказать, традиция размещения учреждений образования в этом доме не прерывается уже на протяжении добрых полутора веков. Во дворе за училищем и ближе к оврагу был некогда сад-огород, где мальчики постигали премудрости агрономии и апикультуры. Здесь росли разные сорта яблонь, груш, местный виноград, кусты смородины и крыжовника, были устроены образцовые овощные грядки, имелся десяток ульев. Я добросовестно спустилась в овраг мимо стихийной свалки и злой собаки, обнаружила там рядком выстроенные гаражи, но не нашла ничего из прежнего садового великолепия. Только в соседнем дворике увидела вдруг увитую виноградными побегами входную дверь. Может статься, черенок был взят из училищного сада? Хочется думать, что и здесь тянется ниточка из прошлого.

Проконсультировалась я в историческом архиве в надежде узнать о дальнейшей судьбе Татьяны. Куда там! Мне сказали: «Можно было бы на что-то рассчитывать в случае политического дела, а уголовное вряд ли сохранилось». Тогда я обратилась к профессиональному юристу, преподавателю ВЭГУ. «Трудно сказать, чем все кончилось, - задумался он над моей проблемой. - В зависимости от состава присяжных могли оправдать, приняв во внимание состояние аффекта, непреднамеренность деяния и явку с повинной. А коварного любовника и обвинить не в чем». 

«Уфимские губернские ведомости» собирались информировать читателей о деле Потаповой, но больше никаких публикаций на эту тему не было. Правда, спустя несколько дней появилась заметка, автор которой, скрывшийся за аббревиатурой А. С-ъ, обрушил громы и молнии на голову Татьяны. 

«Виновница преступления есть ничто иное, как продукт того ненормального положения, в котором находятся в смысле воспитательном многочисленные наши дети.

Содеянное ею преступление, как не надо лучше, служит ответом на поставленный нами ранее вопрос: «Что готовит будущее современным испорченным детям?»

Если бы Потаповой своевременно и в должной мере внушены были только понятия о нравственности и если бы она воспиталась в чувстве христианского долга, то, вероятно, подумала бы прежде, чем бегать с револьвером в руках и отыскивать таким образом свое «счастье».

Этого ей не внушено, да и жизнь как раз давала примеры обратного свойства, и вот налицо - преступление. Юридически - виновна в преступлении Потапова. Но нравственно виновато то общество, из среды которого происходят и в котором воспитываются подобные преступники».

Больше всех жалко, конечно, башкирского мальчика Усмана. Бедняга, наверно, в первый раз приехал в большой город, перебрался на пароме через широкую Белую и поднимался на подводе к Сенной площади. Отец посулил купить ему новую шапку, братишкам-сестренкам припасти гостинцев. Вон сколько лавок по всей улице, сколько всего интересного, то ли еще будет! Больше не было ничего.