ГЛАВНАЯ
О ЖУРНАЛЕ
АРХИВ НОМЕРОВ
РЕКЛАМА В ЖУРНАЛЕ
КОНТАКТНАЯ ИНФОРМАЦИЯ
ГОСТЕВАЯ КНИГА

СОБЫТИЕ МЕСЯЦА

Парламентарии заступили

Президент республики Рустэм Хамитов подписал Указ о созыве Госсобрания - Курул...


Башкирия - в центре Парижа
С 30 сентября по 3 октября в Париже пройдет международная презентация нашей респуб...

Будет интересно

День Республики пройдет в столице как всегда насыщенно. Накануне праздника сос...


Воспитываешь умника? Пригласи профессионала

4 октября торжественным мероприятием во Дворце культуры «Химик» Уфа отметит Де...


Дом на каркасе
Началось строительство комбината каркасного домостроения. Когда предприятие зар...

Испытываем рельсы
Реконструкция участка трамвайных путей на улице Зорге стала новаторской в технич...

Широкий профиль
В Тимашево заработал кабинет врача общей практики.
Открытия офиса жители четыр...


Заслуженный праздник

В рамках Дня пожилого человека, с 1 по 4 октября пройдет выставка «50 плюс», а такж...


Узнать Уфу
Начался сезон городских экскурсий. Третий год подряд такие мероприятия проводятс...

Разные дороги, цель - одна
Уфа традиционно присоединилась к Всероссийскому забегу «Кросс нации». В мероприя...

В память о писателе
21 сентября 2005 года не стало Мустая Карима. 20 октября ему исполнилось бы 94 года. Отк...

FIFA одобряет
На севере Уфы заработает завод по утилизации шин для изготовления резинового гра...

Сердечно-сосудистый прорыв

В Республиканском кардиодиспансере хирурги внедрили две сложнейшие методики.

Ретрокалейдоскоп
260. 13 (24) октября 1753 г. издан Указ Сената О заведении и размножении в Оренбургской гу...




     №10 (143)
     октябрь 2013 г.




РУБРИКАТОР ПО АРХИВУ:

Нам 20

Дневник мэра

НАШ НА ВСЕ 100

ЛЕГЕНДЫ УФЫ

СОБЫТИЕ МЕСЯЦА

СТОЛИЧНЫЙ ПАРЛАМЕНТ

КРУГЛЫЙ СТОЛ

АВГУСТОВСКИЙ ПЕДСОВЕТ

РЕПОРТАЖ В НОМЕР

КУЛЬТПОХОД

ЭКОНОМКЛАСС

НЕЖНЫЙ ВОЗРАСТ

КАБИНЕТ

ARTEFAKTUS

ДВЕ ПОЛОВИНКИ

ЧЕРНЫЙ ЯЩИК

МЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ

УФИМСКИЙ ХАРАКТЕР

РОДОСЛОВНАЯ УФЫ

СВЕЖО ПРЕДАНИЕ

ВРЕМЯ ЛИДЕРА

БОЛЕВАЯ ТОЧКА

ЭТНОПОИСК

ГОРОДСКОЕ ХОЗЯЙСТВО

ПО РОДНОЙ СЛОБОДЕ

ДЕЛОВОЙ РАЗГОВОР

К барьеру!

НЕКОПЕЕЧНОЕ ДЕЛО

Наша акция

Благое дело

ТЕНДЕНЦИИ

ЗА И ПРОТИВ

Облик города

СЧАСТЛИВЫЙ БИЛЕТ

СРЕДА ОБИТАНИЯ

ДАТЫ

МЕДСОВЕТ

ИННОВАЦИИ

ШКОЛОПИСАНИЕ

ВЕРНИСАЖ

ЧИН ПО ЧИНУ

Коренные уфимцы

ГЛАС НАРОДА

Семейный альбом

ЗА ЧАШКОЙ ЧАЯ

75-летие победы

Дети войны

ЕСТЬ МНЕНИЕ

СДЕЛАНО В УФЕ

Городские проекты

Человек и его дело

Архив журнала

Учитель года-2022

Слово мэра

450-летие Уфы

Прогулки с депутатом

То время

Мотиватор








РУБРИКА "СВЕЖО ПРЕДАНИЕ"

О Польше милой звуки полонеза…


«Вспоминаю город азиатский, этот северо-восточный ветер, проникавший сквозь двойные рамы в бани, храмы, церкви и мечети. И в костел, малюсенький костелик, созывавший дребезжащим звоном...». Есть такие стихи у Леонида Мартынова. Можно подумать, что это про Уфу - слишком похоже. Нет, про его родной Омск. Повсюду в России встречались ссыльные и переселенцы.
Уфимский костел на углу нынешних Гафури и Пушкина был освящен в 1890-м. В 1937-м ксендзы были арестованы, через год храм закрыли. В его стенах вначале был детский сад, затем клуб общества слепых. Здание снесено в 1970-х в связи со строительством типовой девятиэтажки.

Окончание. Начало в № 9

Как бы хорошо ни изучили биографы жизнь Игнатьева, никто не смог проникнуть в тайну его одиночества. Просачивались слухи о незаживающей сердечной ране, о пережитой им в молодости всепоглощающей страсти. События развивались в Москве или даже Париже, и, кажется, та особа отвечала ему не менее сильными чувствами. Что уж там потом произошло, Бог его знает. Во всяком случае, Руф Гаврилович всю жизнь оставался закоренелым холостяком, раз и навсегда разочаровавшимся в женщинах. О той же Мавре он пишет с глубокой неприязнью и не столько как верный православию христианин, а как человек, хотевший видеть в изменнице всего лишь женщину с порочными наклонностями.
Дальнейшая судьба Мавры неизвестна. Можно предположить, что она закончила свои дни в одном из каменных мешков в подземельях Лубянки. Об этом жутком месте Владимир Гиляровский пишет так: «Как только воцарился Павел I, он приказал освободить из этих тюрем Тайной экспедиции всех, кто был заключен Екатериной II и ее предшественниками. Когда их выводили на двор, они и на людей не были похожи; кто кричит, кто неистовствует, кто падает замертво... С них снимали цепи и развозили кого куда, больше в сума-
сшедший дом». Может, среди этих горемык была и уфимская дворянка, которую угораздило однажды влюбиться в молодого иноземца.
История Муравиной была опубликована в «Уфимских губернских ведомостях» летом 1878 года, когда Игнатьев уже год как жил в Минске, где возглавлял неофициальную часть тамошних «Ведомостей». Время его редакторства отмечено расцветом газеты: в ней стало много рекламы, материалов о современной жизни, появились новые интересные авторы, а главное, стало больше историко-краеведческих статей, в том числе по истории православия в Минской губернии, а это не могло не задевать местную элиту, состоявшую из поляков-католиков. Игнатьев, вероятно, был предупрежден о том, что ему придется столкнуться с доносами, бранью, насмешками и даже с угрозами. Так оно и случилось. Это были другие поляки, не такие, с которыми Игнатьев привык общаться в Уфе.
Как отмечают сегодняшние ученые-историки, во второй половине XIX - начале ХХ веков Беларусь оставалась «внутренней польской колонией» в составе Российской империи. Поэтому когда в должность минского губернатора вступил экс-губернатор Вятки, потомственный дворянин Валерий Иванович Чарыков, он сразу вспомнил про старого знакомца Игнатьева. Именно такие «чисто русские», глубоко православные люди были всенепременно нужны ему в борьбе с «полонизацией».
Игнатьеву было легко, пока Чарыков был здоров и его поддерживала верховная власть. Он пишет о монастырях, курганах, городищах, соборах и других древностях, открывая для себя и читателей богатейшую историю Белой Руси. Это его любимое дело, то, чем он занимался и в Нижнем Новгороде, и в Оренбурге, и в Верхнеуральске, а затем, с 1865 года до приезда в Минск, - в Уфе.
Два с половиной года в Минске можно было бы считать творчески успешными, если бы не нападки гонорных шляхтичей. Из-за них, верно, и бедной Мавре рикошетом попало.
В 1879-м у Чарыкова начались проблемы со здоровьем. Он так и не смог до конца оправиться от тифа, который подхватил в Крымскую кампанию. После его отставки Игнатьев принял решение вернуться на Южный Урал, сперва попал в Оренбург, а под конец жизни снова в Уфу, где когда-то всё начиналось так удачно.
Еще в 1863-м, когда он служил в золотодобывающей компании генерала Жемчужникова и жил зимой в Верхнеуральске, а летом на приисках в старинном башкирском селе Тунгатарово (нынешний Учалинский район), начал составлять археологическую карту губернии и печататься в «Московских ведомостях», «Минских ведомостях» и петербургской газете «Голос». Его труды заметили, оценили. Московское археологическое общество приняло его в члены-корреспонденты. Об этом Игнатьев узнал уже в Уфе.
Dzien dobry,
panie Игнатьев!
В 1865-м Оренбургскую губернию разделили на две части - собственно Оренбургскую и Уфимскую. Первым уфимским губернатором стал Григорий Сергеевич Аксаков. Похоже, он знал Игнатьева, потому что отозвался о нем в одном из писем: «Р.Г. Игнатьев - человек хотя и весьма усердный, но совершенно без средств». Быть может, речь шла о месте библиотекаря в Уфимском статкомитете, где его давно знали как человека, всей душой преданного археологии. Когда Центральный статкомитет разослал циркуляр с предложением «принять участие в собирании сведений об отечественных древностях и вообще о содействии Императорской Археологической Комиссии», а Оренбургский комитет взялся за исполнение задания, откликнулся лишь один Игнатьев. Это не могло не запомниться.
Тем не менее жалованье назначили небольшое. Ну и плюс гонорары в свежеиспеченных «Уфимских губернских ведомостях». Еще поступали копеечные доходы с родового имения в Елабужском уезде Вятской губернии, где он считался совладельцем и опекуном доли несовершеннолетних племянников.
Игнатьев был настолько беден, что не мог, как подобает дворянину, пусть из мелкопоместных, зато из московских да еще знаменитого и большого рода, иметь собственный дом в провинциальном городке на окраине империи. С трудом верилось, что этому «угнетенному», чудаковатому, слегка запущенному внешне (было видно, что он лишен женской заботы) человеку когда-то принадлежало несколько имений, но по молодости, по доверчивости и при «помощи» одного из сводных братьев он потерял всю свою недвижимость. Единственное достойное напоминание о былом богатстве - блестящее образование, полученное в Лазаревском институте восточных языков, где учились многие известные люди, в том числе Иван Тургенев.
Он, конечно, мог бы жить припеваючи, давая уроки музыки, но не хотел распыляться. Его увлеченность историей заставляла забывать о материальных неурядицах.
Вот с квартирными хозяевами повезло. Они, как выяснилось из разговоров за самоваром, были потомками смоленского шляхтича Василия Вышенского, оказавшегося в Башкирии в 1654 году. Происходил Василий из знатного, но небогатого польского рода, был записан в дворянскую книгу Мензелинска. Здесь Вышенские тоже не сильно разбогатели, не было способностей к хозяйствованию, тяги к помещичьей жизни. Зато из них получались хорошие военные и чиновники. Многие обосновались в Бирске, некоторые - в Златоусте. В начале XIX века был известен Яков Вышенский, сумевший из заурядного копииста сделаться губернским секретарем и дворянским заседателем в земском суде.
За 200 лет Вышенские, как и их соотечественники, осевшие на Южном Урале, успели изрядно обрусеть и жили неторопливой, размеренной жизнью уфимских насельников, служили, были образованны, много читали, получали книжки, как именовались тогда отдельные выпуски «толстых» журналов: «Отечественных записок», «Вестника Европы», «Библиотеки для чтения» и, прочитав от корки до корки, аккуратно сшивали в один volume. И, конечно, обожали музыку. Так что Руф Гаврилович за клавесином по вечерам был весьма кстати. Многое можно было отдать за беседы с главой семьи Петром Вышенским, который состоял в Обществе любителей старины и мог поведать любопытные истории из прошлого Уфы.
Усадьба Вышенских находилась в приходе Успенской церкви, которая считалась самой богатой в городе - среди прихожан были состоятельные купцы, хотя народ в округе обитал самый разный: мещане, ремесленники, рабочие, чиновники, интеллигенты вроде Игнатьева и Гурвича, редактора «Уфимских ведомостей».
Когда-то церковь была частью Уфимского мужского монастыря, упраздненного в 1764 году, незадолго до появления конфедератов. Уже упоминавшийся Сергей Иванович Аничков перенес ее на новое место. Сначала она была деревянная, в 1840-м построили каменную. Говорили, что была эта церковь самой благолепной в Уфе. Сколько Игнатьев ни видел храмов во время своих бесконечных поездок и переездов, этот всегда оставался самым любимым. По праздникам Игнатьев читал апостол в Успенской церкви. «И тут он был такой же оригинал, - писала Мария Васильевна Беляева, дочь уфимского вице-губернатора. - Читал наизусть, так хорошо он знал Священное Писание; книгу держал поперек, корчил рожи; духовенство и народ хохочут».
Никто не усматривал в поведении Руфа Гавриловича богохульства. Уфимцев всегда отличало здоровое чувство юмора. Но все-таки, как выяснилось, владыка воспретил ему читать сим неподобающим манером.
Беляевы жили там же, на Успенской, в пяти минутах ходьбы от Вышенских. В своих воспоминаниях Мария Васильевна, уже классная надзирательница Мариинки, вспоминает о своей гимназической поре. Игнатьев в ее записках предстает живым и обаятельным: «Это был человек выше среднего роста, плотный, толстый, лысый. Одевался он довольно бедно, небрежно. Галстук у него всегда болтался на какой-то веревочке. У Игнатьева были замечательные выразительные глаза. Поверите ли, огня и жизни в них было столько, что я и у молодых не встречала. Пальцы он имел длинные, музыкальные и, нужно сказать, всегда грязные, так как опрятностью не отличался… Чудесно играл и пел, любимый игнатьевский романс - «На заре туманной юности» («Разлука» Александра Гурилева на слова Кольцова - Авт.). Был мастер рассказывать истории, заслушаешься! Танцевал, для своего возраста отличался поразительной легкостью. По вечерам ходил с фонарем. Прислуга говорит, бывало: «Ну, барышня, идет ваш Фрукт Гаврилович!». Носились слухи, что он пил; но мы никогда его не видели пьяным. Домашней жизни его я совсем не знаю; знаю только, что жил Р.Г. очень бедно. Жил один. Кухарка заведывала всем его хозяйством и обращалась с ним довольно деспотично».
Последние строчки, вероятно, относятся к жизни Руфа Гавриловича в Уфе в 1885-1886 годах, когда он, уже тяжелобольной, полный дурных предчувствий, вернулся из Оренбурга «насовсем» и сразу включился под руководством городского головы Дмитрия Семеновича Волкова в подготовку к празднованию 300-летия Уфы. Квартира нашлась, к радости, рядом с дорогой его сердцу Успенской церковью в доме Василия Степанова на Телеграфной (Цюрупы), 32, прилепившемся к склону Успенского оврага. Снесли его совсем недавно. Красивый был, с резными наличниками.
Ненароком брошенное слово «насовсем» оказалось провидческим.
5 января 1886-го Игнатьев покинул этот мир. Так и не дожил он до юбилея города, ставшего ему близким, хотя, что скрывать, порой отсюда бежать хотелось, если бы не Гурвич, дававший ему, любимому автору, в газете целые страницы: пиши сколько душе угодно!
Отпевали в Успенской, похоронили на Ивановском кладбище, которого давно уже нет. В 1930-х и церковь разрушили. На этом месте построили Дом старых большевиков, возле него в 1960-е появились «элитные» обкомовские пятиэтажки, которые еще долго стояли в окружении столетних усадеб в буйно разросшихся яблоневых и вишневых садах.
Имя Игнатьева в Уфе не увековечено, если не считать улицы в Нагаево, мимо которого он, очень может быть, проезжал, отправляясь на очередные раскопки.
С чем можно сравнить то, что сделал Игнатьев для Уфы, Башкирии и Южного Урала? Аналогов нет. «Я просмотрел все губернские газеты того времени и пришел к выводу, что интереснее «Уфимских ведомостей» издания не было, - говорит доктор исторических наук Михаил Игоревич Роднов. - Потому что в других городах не было такой исключительно одаренной, многосторонней личности. Газета обрела популярность благодаря именно его публикациям. Гурвич знал это и высоко ценил «незабвенного сотрудника». Губернаторы общались с ним на равных.
Нам очень повезло, что этот уникальный человек на целых 12 лет в силу обстоятельств «застрял» в Уфе, проделав за это время исследовательскую работу, которая под силу разве что целому научному коллективу. Я насчитал 329 статей на самые разные темы. Это и социально-экономические описания городов и селений Южного Урала, народных обычаев и исторические предания, рассказы очевидцев Пугачевского восстания. При нем были переданы в Москву допетровские свитки уфимского архива, он держал их в руках, как и знаменитые старинные православные святыни вроде иконы Табынской Божией Матери. Наследие Игнатьева, по словам моего оренбургского коллеги Вячеслава Александровича Лабузова, - это целый континент, всплывающий из океана забвения. Еще в конце XIX века говорили об издании собрания сочинений Игнатьева, но никто за это так и не взялся. Больше 100 лет не вспоминали о краеведе, создавшем огромный задел для следующих поколений археологов, историков и этнографов. Так появился наш проект. Было решено собрать труды Игнатьева и подготовить собрание сочинений. Заметьте, самое первое! Два года назад в Оренбурге вышел первый том. Мы продолжаем эту работу. И еще. В 1969-м краевед Виктор Иосифович Филоненко, ему тогда было 84 года, прислал в краеведческий музей оттиск своей статьи о Руфе Гавриловиче. Он написал о нем в 1912-м, собрал воспоминания современников, в том числе и Беляевой. Если бы не Филоненко, мы бы многого не знали об Игнатьеве».
Статья «Конфедераты в 1772 году» была напечатана в «Уфимских ведомостях» в 1872-м. Вполне вероятно, что первые сведения о ссыльных поляках краеведу сообщил Петр Вышенский.
Антон и Антонина
Сначала, в процессе сбора материалов по истории польских семейств, осевших в нашем краю, возникла фамилия - Верниковский. Александр Иосифович был с 1914-го по 1917 годы уфимским городским головой. Он окончил Казанский ветеринарный институт, служил в нашем городе губернским ветеринарным врачом. На свои средства вдвоем с женой Любовью Николаевной открыл в Уфе частную мужскую гимназию, которая занимала второй и третий этажи дома Поносовой-Молло на улице Центральной (Ленина). В 1918-м Александр Иосифович с дочерью и зятем бежал в Сибирь. Потом все же вернулся в Уфу и просил заступничества у ленинского соратника Брюханова, который был женат на сестре Любови Николаевне - Вере. Надо думать, что большевистское слово замнаркома продовольствия оказалось весомым, и гонения обошли Верниковского стороной. В 1928 году он умер, не успев попасть во враги народа, а через десять лет самого Брюханова арестовали «за участие в оппозиции» и расстреляли.
В Центре польской культуры нам сказали, что эта фамилия и сейчас встречается среди уфимцев, и дали телефон Валентины Кузиной, урожденной Верниковской.
- Да, да, - оживилась Валентина Зигмантовна. - Мы в родстве с уфимским городским головой, хотя и не очень близком. Судите сами. Мой прапрапрадед Якуб Игнатьевич Верниковский, родившийся в 1763 году, приходился родным братом Михаилу Игнатьевичу Верниковскому, он-то и был прадедом Александра Иосифовича. Пока все понятно? Дед Александра, Антон Михайлович, участвовал в польском восстании 1830 года и вместе со всей семьей был выслан в Оренбургскую губернию, куда входил в то время Уфимский край. Иосифу шел пятнадцатый год.
С истории «тех» Верниковских наш разговор плавно переместился на историю прямых предков Валентины.
У Якуба Игнатьевича был сын Фабиан, у Фабиана - Викентий. А Антон Викентьевич - это дед нашей собеседницы, о котором пойдет рассказ.
Викентий Фабианович отличался не менее свободолюбивым нравом, чем его дядюшка. Воодушевленный идеей восстановления славы и величия Речи Посполитой, он, не раздумывая, примкнул к восстанию 1863 года. Повстанцы, как известно, потерпели поражение. Было казнено 128 человек, 800 отправлено на каторгу, более двенадцати тысяч выслано в другие местности.
Так Викентий с женой и маленьким сыном Каролем оказался в Томской губернии в селе Ощепково. Одиннадцать лет провел он в Сибири, похоронил здесь жену. Вторая супруга подарила ему четверых сыновей - Антона, Юлиана, Яна и Юзефа. Когда ссыльнопоселенцам позволено было вернуться на родину, Викентий решил, что Башкирия, где, по словам родственников, можно недорого арендовать, а там и купить землю, устраивает его куда больше, чем скупой надел и тощие урожаи Игуменского уезда под Минском.
Стоял неподалеку от Белебея хутор Верниковский. Тут в окружении родных лиц Викентий и зажил своим домком, мирно погрузившись в премудрости земледелия и скотоводства. У всех совладельцев земельных угодий хутора Верниковского было примерно по одинаковому участку - 20-25 десятин земли. Насчитывалось на хуторе семь хозяйств.
Дети Викентия выросли, разъехались. Антон оставался с отцом и с головой ушел в хозяйственные заботы. Он сам не заметил, как стукнуло ему тридцать пять. Возраст не юный. Да вот невесты на примете что-то нет. Но случилось так, что надумал Антон навестить минскую родню и, повстречав там тоненькую ясноглазую Антосю - Антонину Скиндер, вернулся домой с молодой женой, младше его на 17 лет.
Жили они дружно, дети пошли один за другим: старшенький Эдмунд родился в 1910-м, дочка Леокадия годом позже, потом Станислав, Регина, Казимир, Ян, Зигмунт, Викентий, Леон, Владислав…
Богачами не были, но дом поставили просторный, хозяйство вели разумно, и даже революционное лихолетье пережили относительно спокойно. В 1930-м стали создаваться колхозы, и тут жизнь семьи переломилась надвое. Верниковского сочли кулаком, обложили для почину налогом в 203 рубля 38 копеек, лишили избирательных прав, конфисковали (позвольте процитировать) «1 дом, 3 рабочих лошади, 4 подростка, 2 коровы, 2 подростка, 13 овец, 4 свиньи и сельхозинвентарь: молотилку, жнейку, сеялку». Он был арестован, осужден по 58-й статье за антисоветскую пропаганду и агитацию на 5 лет и выслан в Севкрай (Соловки?). Следы его теряются в самом начале скорбного этого пути.
Семью в покое не оставили. Все члены ее, включая годовалого Владека, отправлены были в Белорецкий район, где раскулаченных ждали (точнее, не ждали) спецпоселения: Капкалка, Кузъелга, Средняя и Верхняя Тюльма, Нура, Тукан… Верниковским выпало Ермотаево. Сначала туда на строительство бараков уехал Эдмунд, вскоре он забрал мать, братьев и сестер.
Ермотаево получило свое название от хребта Юрматау, что в переводе с башкирского значит «не ходи-гора», или, по другой версии, «гора с дремучим лесом». И так и так звучит зловеще.
Между речками Мангашлей и Амбаркой встали четырехквартирные бараки, в каждую квартиру (комнату) поселили через занавеску по две семьи, так что жильцов набиралось 15-17 человек. Крыша, крытая осиновой щепой, пропускала дождь, по полу гуляли сквозняки, плохо проконопаченные стены не согревали. Зато двухэтажный дом коменданта был выстроен на славу. А как же иначе, он ведь был государственным человеком, которому партия доверила нелегкую задачу перевоспитания бывших кулаков.
В первую же зиму умерла Леокадия. Эдмунд работал на ближнем Комаровском руднике забойщиком, жил отдельно в бараке-общежитии, предназначенном для молодых ребят (чтобы оградить от вредного влияния отсталых родителей). Антонина Владиславовна переживала, потихоньку плакала ночами, днем старалась держаться. Было голодно. Все, что привезли с собой «спецы», комендант отобрал, а затем по крошке, по капельке выдавал то сухари, то масло, то сахар. Сколько прилипло к его рукам, бог весть. Собирали в лесу ягоды, грибы, благо их была тьма-тьмущая, ловили рыбу, со временем завели огороды с картошкой, репой и капустой, в сараюшках кур, кое-какую скотину. Тем и жили.
Были и свои радости. В школе-семилетке ставили спектакли, на которые собирались от мала до велика. Ребятишки сидели на полу в проходах, взрослые теснились на скамейках. Учителя не уставали нахваливать младших Верниковских: какие они умненькие, да как тянутся к знаниям.
Осенью 1938-го стряслась новая беда. Эдмунда и Стася арестовали и отвезли в Уфу. В чем провинились ее сыновья, Антонина Владиславовна так и не поняла, но обвинили их все в той же антисоветской пропаганде. Может, кто услышал и донес, как они посмеивались: «Тюльма - тюрьма, Капкалка - капканка, а наше Ярмотаево ярмом захомутало». Эдмунд был приговорен к высшей мере наказания - расстрелу. Где он похоронен, на Сергиевском ли кладбище в Старой Уфе, на Ново-Ивановском по дороге к Восточной слободе, трудно сказать. Станислав был осужден на 10 лет, сполна хлебнул лагерной баланды. После освобождения он перебрался в Краснодарский край и не виделся ни с кем из родных.
С началом войны призвали в армию Казимира и Яна. Казимир был ранен в боях под Смоленском и умер в полевом госпитале. Ян пропал без вести весной 45-го. Зигмунт и Викентий с 1943-го служили в Первой польской армии, формировавшейся в СССР. Зигмунт отличился в боях за освобождение Варшавы, за форсирование Одера, за взятие Берлина, был удостоен советских и польских наград. После войны Польша предлагала ему гражданство, да он не захотел. Работал машинистом на станции Уфа, потом электросварщиком. В 1945 году женился на Дусе Алексеевой.
Сразу видишь, как похожи свадебные фотографии Антона с Антониной и Зигмунта с Евдокией. Та же бутоньерка у женихов, та же богатая фата и белое платье в пол у невест. Для Зигмунта Антоновича его родители всегда были образцом семейных отношений.
И еще такой характерный штрих: Зигмунт Антонович никогда не отказывал соседям в помощи. Крышу починить, крыльцо подправить, он все умел. Евдокия Николаевна, бывало, сердилась, а он успокаивающе говорил: «Что ты, Дусенька, надо помочь, если просят. Свои дела я всегда переделаю». Такое отношение тоже идет из семьи.
Сегодня фамилию Верниковских носят сыновья Виктора Владиславовича, погибшего при тушении памятного многим пожара в «Лидо», брат Валентины Вячеслав Зигмунтович и два его сына.
Исчезнувшие Вольдзики
Да, были поляки, добровольно приехавшие в Башкирию в поисках лучшей доли. Простой люд, главным образом крестьяне. А что нужно крестьянину в первую очередь для счастья? Конечно, побольше плодородной землицы.
В 1880-е задолго до Столыпинской реформы на Южный Урал хлынул большой поток переселенцев из малороссийских и северо-западных губерний. Видимо, наслышаны были о богатом и щедром крае, терпимости местного населения к людям других национальностей и вероисповеданий. А главное, говорили, земли там много, тесниться не надо.
По переписи 1912-1913 годов в Уфимской губернии обосновалось около 8 тысяч белорусов, сравнительно много литовцев. Часть прибыла уже после 1888 года, когда мимо Уфы пролегла Самаро-Златоустовская железная дорога. За белорусами потянулись поляки из Виленской и Гродненской губерний. Селиться предпочитали в лесистых местах, вероятно, напоминавших оставленную родину, и почему-то поблизости от железной дороги. Отдельные семейства процветали в Белебеевском уезде, некоторые успешно занимались товарным производством зерна. В Уфимском уезде в 1917-м насчитывалось около 200 поляков.
Можно сказать, больше всего повезло тем, кто купил землю в Караякуповской волости Уфимского уезда. Природа замечательная, почва - сплошной чернозем. До Уфы рукой подать (на хорошей лошади час с небольшим), а там костел; до станции Алкино чуть больше десяти верст. 230 десятин с гаком приобрели они у бывшего николаевского солдата, отставного вахмистра Шаи Мошковича Казакова, называвшего себя запросто Мойшей Шаевым. Это был богатый еврей, живший в Уфе с 1890 года, имевший собственный выезд и большой дом на Аксаковской.
Денег у новоприбывших не хватало, поэтому сделку провели через Крестьянский поземельный банк, который выдал ссуду на десять лет. Все расплатились в срок, и в 1909-м получили купчие. Вышло, что заплатили по сто рублей за десятину. Кевро купил 7 десятин, Жемайтук - 9, Семак - 12, Потух - 15, Смильгин - 20. Четыре брата по фамилии Буяк взяли участки по 10 десятин и соединили их в одно хозяйство. Один из них, Виталий, через посредничество банка купил еще 8 десятин у вдовы генерала Емельянова. Потом, когда уже вышел указ о Столыпинской реформе, польские крестьяне скинулись и приобрели 210 десятин у наследника Мойши Шаева. В общем, переселенцы отличались предприимчивостью.
Вольдзиками назвали свою деревню в честь родного селения в Ошмянском уезде Виленской губернии, откуда прибыло большинство крестьян. Именно по такому принципу на карте мира возникли Новый Орлеан, Новая Зеландия и множество других наименований. Ринуться в неизвестность, словно в пучину бушующего океана, прибиться к неизвестному островку и дать ему свое имя - удел самых бесстрашных. И хорошо бы при этом обрести счастье.
В Дмитриевской волости был еще один населенный пункт, основанный переселенцами, - хутор Польский, состоявший из девяти дворов. Засевали раз в десять меньшую площадь, чем в Вольдзиках. Все у них что-то не ладилось. В неудачах своих жители хутора винили злополучное местоположение. А, может, дело было в том, что в отличие от крестьян в Вольдзиках эти приехали из разных мест и познакомились только в Уфе.
Вольдзики стояли на горе, окруженной с двух сторон оврагами. Жили дружно, богато. По данным сельхозпереписи 1917 года, здесь насчитывалось 43 лошади, 92 головы крупного рогатого скота, (некоторые держали по 2-4 коровы. Буяки даже 11, Семаки - 6), около 300 овец, больше 100 свиней. Семьи были очень большие. Например, все четыре брата Буяка женились, родили детей и оставались жить вместе с родителями. И Семаки точно так же.
Сеяли рожь (почти 90 десятин), овес, просо, гречу, горох, картофель. На зиму солили капусту, заготавливали овощи. На праздники, на Пасху, ездили в Уфу, в костел. Там же детей крестили. А вот на Масленицу молодежь ходила веселиться в соседнее Холмогорово, где к полякам отношение было самое доброе. «У них есть чему поучиться, - говорили холмогоровцы, - крепкие хозяева, трудолюбивый народ!».
Дома в Вольдзиках были крыты железом, соломой только хозяйственные постройки. Избы обычные пятистенки, но аккуратные, не наспех сбитые; две-три комнаты - чистая половина (поляки называли ее «хата»), украшенная образами с Маткой Боской. Столов там никогда не ставили, для этого предназначалась кухня-столовая, где все собирались по будням и праздникам. Бани строили в отдалении, на склоне оврага. Спали на красивых деревянных кроватях, которые мастерил хозяин дома. Подушки и перины были перьевые, постельное белье - из покупного ситца. Домотканые из овечьей пряжи одеяла, покрывала из конопляных нитей, рушники с вышитыми концами - все согласно традициям.
Казалось, жизнь налаживается. Трудности позади: Первая мировая, революция, Гражданская, страшный голод 1920-1921 годов, но, как выяснилось, самое плохое поджидало не за горами. В 1930-м пришлось забыть о сладких снах на мягкой перине и набивать тюфяки соломой. Раскулачили троих: Петра Буяка, Семена Буяка и Викентия Семака. Их семьи были высланы. Семаки отправились в Гужевку, Буяки в Салихово, где их приютил какой-то сердобольный татарин, но того отругали, и пришлось возвращаться в Вольдзики. Жили где и как попало. Дом Семака приспособили под колхозный птичник, в жилище Буяков въехало правление колхоза.
В начале 30-х Семен Буяк считался лишенцем, работал пастухом. Потом его восстановили в правах, но в 1937-м арестовали и увезли в Уфу вместе с Брониславом, Владимиром, Александром Семаками и Станиславом Насальским. Всех пятерых расстреляли.
Насальский приехал в Вольдзики из «Пилсудской Польши» в 20-х. Женился на Магдалене Жемайтук. Слыл самым образованным среди соотечественников, хорошо знал польский. А вот дети в Вольдзиках на родном языке не говорили, едва понимали разговорную речь. Насальский взялся за их обучение, которое приходилось на каникулы: многие ребятишки учились в Октябрьской школе, далеко от дома, и жили там в интернате. Занятия проводились у каждого из учеников на дому по очереди. У Насальского были учебники и книги на польском. Пожалуй, он был главным на заметке у энкавэдэшников - слишком уж грамотный да еще пытается влиять на подрастающее поколение.
В Великую Отечественную мужчины ушли на фронт. Фамилии те же - Буяки, Семаки, Жемайтуки, Смильгины и другие. Многие погибли. А в тылу трудились их родные и близкие и еще Кевро, Вайшнаровичи, Воронюки.
С каждым годом все меньше становилось народу в Вольдзиках. В
50-е молодежь уезжала учиться и не возвращалась. В 1961-м в деревне оставались 42 человека. В начале
70-х последние жители переселились в поселок Октябрьский, Бейгулово и Новотроевку. Так Вольдзики закончили свое существование.
Историю польской деревушки, способную растрогать до глубины души, раскопала в архиве Валентина Владимировна Латыпова, единственный в республике ученый-полонист. «Поляки на Южном Урале» - этой теме она верна со времен своей кандидатской, точнее, с детских лет, благодаря польским корням. В 2010-м вышла первая ее книга под этим названием, через год - вторая. Но, как известно, у научных изданий крошечные тиражи, и не каждый, к сожалению, может их прочесть.
Светлана Макарова, больше 20 лет возглавляющая Шемякский сельсовет Уфимского района, знает о Вольдзиках не из книг и не понаслышке. «В 1978-м после окончания сельхозинститута я попала сюда, заранее зная, что еду в те места, куда в конце позапрошлого века судьба привела моих прабабушку и прадедушку. Вместе с другими переселенцами-украинцами из-под Чернигова и Полтавы в 1892-м они основали деревню Бейгулово (по имени первопоселенца Семена Бейгула), где родилась и выросла моя мама. По рассказам бабушки я знала, какая тяжкая участь выпала на долю переселенцев, в том числе и в Вольдзиках. Известие о том, что польской деревни уже нет, восприняла, помню, с болью. И всегда было не по себе, когда проезжала мимо заброшенного католического кладбища и горы, на которой стояли Вольдзики. Теперь это пустошь, сохранились лишь тополя, обозначавшие границы деревни… От сердца отлегло, когда два года назад установили памятные знаки: один на месте кладбища, другой на территории Октябрьской школы. Спасибо за это Центру польской культуры».
Уроки польского
Центр польской культуры и просвещения «Возрождение» РБ был организован в 1997 году. За 15 с лишним лет уфимские полонисты провели серьезную работу, отмеченную наградами России и Башкортостана, всевозможными грамотами и дипломами. Они разрабатывают и издают методическую и учебную литературу, пособия по польскому языку, литературе, вопросам истории, географии и культуры. Это было необходимо сделать в первую очередь, по крайней мере для более чем 700 жителей нашего региона, считающих себя поляками. В 1999 году была открыта Национальная Польская воскресная школа, носящая имя Альберта Пенькевича, выдающегося ученого-педагога, выпускника Уфимской мужской гимназии. В настоящее время занятия проводятся в здании лицея №21.
Преподают в воскресной школе доктора и кандидаты наук. Дети учатся польскому языку и литературе, истории, музыке, танцам, географии, постигают секреты польской кухни, занимаются народно-прикладным искусством, изучают фольклор. Выпускницы школы Мария Белиевская и Елена Отвиновская поступили в варшавские вузы. Традиционными стали поездки детей и активистов Центра в Польшу.
Ежегодно проводятся Дни польской культуры. На них приезжают делегации из города Олецко Варминско-Мазурского воеводства, с администрацией которого у наших полонистов налажено сотрудничество в области культуры и образования.
Несколько лет назад председателем Центра стала Марина Садыкова-Лисовская, успешно сочетающая эту общественную должность с основной работой на посту ответственного секретаря в Союзе художников РБ. Молодая, энергичная, красивая женщина безупречно владеет польским, как родным. Впрочем, он для нее такой и есть. Ведь Марина - правнучка Николая Лисовского, который приехал в 20-е из-под Варшавы в поисках заработка в Башкирию. Нашел место бухгалтера на золотых приисках в Белорецком районе, поселился с женой и детьми в Верхнем Авзяне. По рассказам Марининой бабушки Антонины Николаевны, в 37-м Лисовским пришлось бежать из Авзяна, кто-то предупредил: «Завтра за тобой придут». Сколько пришлось слышать подобных историй! Лисовские оказались в Ишимбае, потом переехали в Стерлитамак, где и ждали возвращения отца с фронта. Николай Иванович прошел всю войну рядовым, а, вернувшись, окунулся в свой привычный мир дебетов и кредитов. Перебрались в Уфу, Лисовский работал все так же бухгалтером то ли в «Башнефти», то ли в БашНИПИнефти. Его ценили, уважали, дали прекрасную трехкомнатную квартиру. Дети выросли, получили хорошее образование. Николай Иванович был весьма доволен своей жизнью и никогда не заговаривал об отъезде. Его не стало незадолго до рождения Марины. Похоронен на Сергиевском кладбище.
Антонины Николаевны тоже уже нет. Свои первые уроки польского с бабушкой Марина Олеговна запомнила навсегда. От нее она и узнала, что большинство поляков до сих пор живут на чужбине, что до 1918 года, больше 120 лет, их страны, пережившей три раздела, как бы не существовало, не было даже на картах.
Когда родина далеко, трепетно берегут все, что хоть как-то напоминает о ней. Будь то старая католическая Библия в потемневшем от времени кожаном переплете, медный кофейник, щербатая чашка с выцветшими незабудками, истончившийся до полупрозрачности рушник, а то и табурет, самый обычный, на четырех ножках, из дерева. Эту «мебель» Николай Лисовский тащил из самой Польши через всю европейскую часть СССР, ради чего, даже сам объяснить не мог. Стоит теперь этот «раритет» на кухне у бабушкиной сестры Елизаветы Николаевны.
В прошлом году в Центр позвонила жительница Уфы Антонида Георгиевна Муругова, оказавшаяся уроженкой деревни Ошмянка Благовещенского района. В детстве она слышала о том, что в Ошмянке примерно с 1890 года до 1920-х жили поляки. Неизвестно, кто были эти люди. Скорее всего, переселенцы. Тогда в деревне было немало и белорусов, и украинцев. Антонида Георгиевна хорошо запомнила, где раньше было католическое кладбище, часто бывала там с бабушкой. Со временем могилы сравнялись с землей, надгробий не сохранилось, и у нее давно возникло желание увековечить это место. Потому и звонит. Разумеется, Польский центр решил установить памятный знак. Идею поддержала администрация Благовещенского района. В 2012-м в окрестностях Ошмянки появился католический крест. В восстановлении исторической памяти Центр видит одну из главных задач своей деятельности. Потомки жителей исчезнувших Вольдзиков говорят: «Теперь есть место, где можно поклониться памяти своих предков». Эти люди зачастую носят другие фамилии - русские, украинские, башкирские. Но нет-нет да и мелькнут в списках Валентины Латыповой все те же Вайшнаровичи и Кевро. Есть даже один Буяк.

Рашида Краснова, Анна Маслова.








НАШ ПОДПИСЧИК - ВСЯ СТРАНА

Сообщите об этом своим иногородним друзьям и знакомым.

Подробнее...






ИНФОРМЕРЫ

Онлайн подписка на журнал

Ufaved.info
Онлайн подписка


Хоккейный клуб Салават ёлаев

сайт администрации г. ”фы



Телекомпания "Вся Уфа

Казанские ведомости


яндекс.метрика


Все права на сайт принадлежат:
МБУ Уфа-Ведомости