|
РУБРИКА "РОДОСЛОВНАЯ УФЫ"Дело уфимских врачей
Управление здравоохранения Уфы отмечает свое 90-летие, что само по себе указывает на неразрывную связь с советскими традициями организации медицинской помощи населению в нашем городе. В то же время вполне очевидный факт: истоки современного здравоохранения берут свое начало ещё в дореволюционной России. 225 лет назад, в 1787 году открылся Приказ общественного призрения, который следил за здоровьем населения и оказывал посильную медицинскую помощь. В 1875 году в губернии начинает действовать система земской медицины. Ссыльный врач Н.А. Гурвич в 1882 году создает Общество врачей, через год проходит первый съезд. Губернское земское собрание приглашает в Уфу постоянного санитарного врача Леонида Бонье из Санкт-Петербургского университета. На должность заведующего санитарным бюро Уфимской губернии был избран врач И.С. Вегер, по инициативе приват-доцента Александра Подбельского открыта фельдшерско-акушерская школа. Мы посчитали справедливым вспомнить имена докторов, стоявших у начала медицинской помощи в Уфе в разные эпохи и годы. Нам удалось связаться с потомками легендарных врачей - Фридриха Краузе и Александры Доброхотовой, а также разыскать в архивах уникальные документы.
Эпидемия В ноябре 1919 года после почти трех месяцев скитаний по Тамбовской, Воронежской, Рязанской и Пензенской губерниям 39-й запасной госпиталь Красной армии прибыл на станцию Дема. Эшелон из 54-х товарных вагонов был полон тифозными больными. Командовал «госпиталем на колесах» доктор Фридрих Краузе. Врач от Бога, всегда свято верил, что большинство недугов можно обуздать, и сила медицины велика. Но в тот момент даже он ужаснулся. «Уже подъезжая к Уфе, в Давлеканове, и потом на уфимском вокзале мы видели лежащие прямо на платформе трупы умерших от тифа и испанки. Свирепствует сыпняк, достигший уже грандиозных цифр. Много, конечно, и возвратного, есть и брюшной, немало и дифтерии. И формы всё тяжелые. Одним словом, по размаху своему эпидемия невероятная. А помощи пока никакой. Эпидемия застигла врасплох! На эвакопункте, в небольших бараках, больные, стонущие и умирающие, лежат на голых нарах в чём пришли, как сельди в бочке, тысячами!» - пишет он в одном из первых писем из Башкирии в Москву своей жене, Александре Доброхотовой. Население города «было сплошь заражено сыпным тифом и почти не оставалось дома или учреждения, где бы не было больных». Если в августе 1919-го в городе зарегистрировали около тысячи инфицированных, то в ноябре их стало уже почти шесть тысяч. Уфа оказалась на грани вымирания. Угроза была настолько реальной, что принятые меры можно назвать экстренными: назначен «санитарный диктатор губернии» с самыми широкими властными полномочиями (интересно, что в сохранившихся документах не указано его имя). По его приказу закрылись все учебные заведения, театры, клубы, их помещения отданы под госпитали, заставлены больничными койками. Все, кто имел хоть какое-то отношение к медицине, были мобилизованы на борьбу с эпидемией «по законам военного времени». С декабря в город запретили доступ беженцам, прекратили прием санитарных поездов. Вооруженные кордоны стояли на всех дорогах, ведущих в Уфу. Конные отряды с собаками патрулировали подходы со стороны реки. И перед Фридрихом Оскаровичем ставится невероятная задача - буквально на пустом месте развернуть госпиталь на 700 коек. Возможно ли за короткое время в трех брошенных зданиях на окраине города открыть инфекционную больницу? Размышлять и спорить было некогда - уже на следующий день после приказа он начинает с немецкой методичностью двигаться к цели: Но даже в тех условиях, когда от быстрого открытия госпиталя зависят жизни сотен уфимцев, начинания Краузе натыкаются на бюрократическую машину: «Условия развёртывания нашего госпиталя ужасны. Диктатор заболел сыпняком, его заместитель начэвак - тоже. Всякие совнархозы, горхозы и губпродкомы тормозят живое дело, задерживают отпуск материалов, не отпускают мастеровых... Я вчера представил пессимистический доклад о положении дела по начальству. При таких условиях мы ещё не скоро развернёмся. А нужда громадная и предвидится ещё бo’льшая… Какое-то тупое противодействие всех долженствующих нам помочь совнархозов, губпродкомов и т.п., несмотря на обилие всевозможных красивых слов. Всё же я надеюсь к концу недели открыть одно отделение на 250-300 мест. Стараюсь не портить себе крови и не впадать в уныние, несмотря ни на что». Госпиталь В эти тревожные дни доктора Краузе больше беспокоит даже не госпиталь, за который он болеет всей душой, а отсутствие вестей из Москвы, от его любимой Шурочки. Жена, друг, единомышленник… Выдающийся детский врач Александра Ивановна Доброхотова родилась в селе Вичуга (ныне город) в 1884 году. Судьба свела супругов в 1912-м в Морозовской детской больнице, куда 25-летний Краузе пришел после окончания медицинского факультета МГУ. Их роман, случившийся во время двух кровопролитных войн - Первой мировой и Гражданской, - состоял из бесконечных разлук. Так, в июле 1914 года они отправились в тайную совместную поездку на Аландские острова (Финляндия), но Краузе в срочном порядке вызвали в Москву и направили на фронт санитарным врачом. В апреле 1916-го он вырвался домой дней на десять и за время отпуска успел обвенчаться со своей Шурочкой. Через девять месяцев у супругов родилась дочь Ирина. По возвращении с фронта осенью 1917-го Фридрих Оскарович смог побыть с семьей совсем немного, а вскоре был мобилизован в Красную армию, возглавил большой госпиталь для инфекционных больных. …Несмотря на то, что Уфа уже несколько месяцев закрыта для поездов, конных подвод, не работает почта, слухи о бедственном положении москвичей все же доходят до провинции. Краузе не находит себе места от отчаяния: как помочь родным, которые, скорее всего, маются там одни от холода, голода и неустроенности? Единственный выход - добиться Шурочке перевода и приехать в Уфу. Здесь еще можно достать продовольствие, хоть оно и дорожает с каждым днем: цены «подогревают» слухи о прекращении свободной торговли и введении карточной системы на всё. В ноябре Краузе пишет жене: «Город Уфа неважный, но всё-таки город. В центре большая площадь, на которой ежедневно бывают базары. Длинные ряды возов с мукой! Ржаная 120 р. и белая до 600 р. пуд. Масло в фунтовых пакетах и пергаментной бумаге, как в старые времена - 180-200 р. фунт. Говяжье топлёное сало 120 р., баранье - 150 р. Мяса и рыбы всевозможной в изобилии от 18 р. до 25 р. фунт. Пышнейший ситный хлеб - 14 р. фунт, французский хлеб, сайки - 7-9 р. булка». В ответ приходят редкие письма от жены, где она с отчаянием описывает нехватку жалованья на то, чтобы купить самое необходимое. Чтобы хоть как-то отвлечься от плохих мыслей, он сутками пропадает в госпитале, приходя домой затемно. К декабрю 1919-го наконец-то открывается первое отделение. Вместе с врачами Сереем Михайловичем Арех и Лазаревым начинают прием больных. Уже в первые дни было госпитализировано 260 тифозных. И хотя каждого пациента стригли, а потом тщательно мыли, пол «пропускника» (приемного покоя) оказался усеян вшами. Они трещали под ногами, и их даже пришлось подметать половой щеткой. В результате, несмотря на принятые меры, часть вшей «перекочевала» в палаты. Такого нарушения санитарного режима щепетильный Краузе допустить не мог, и он тут же отдает распоряжение о последующей мойке и «дезинсекции» (уничтожение насекомых, то есть прожарка белья в специальных камерах и стирка). Хотя и помимо этого хлопот предстоит немало: простаивают ещё два отделения, требующих радикального ремонта, выполнить который врачи своими силами просто не могут. Но надеяться на помощь властей им не приходится. В одном из писем жене Фридрих Оскарович недоумевает: «Никак не могу понять, почему при такой колоссальной нужде в госпиталях нам отводят полуразрушенные здания, в то время как в городе имеются прекрасные просторные помещения - стоит только потеснить совнархозы и губпродкомы...». Детская больница Постепенно Краузе хоть и в одиночку налаживает свой быт, переехав в уютную квартиру в доме № 13 по улице Степной в Нижегородке. Не хватало лишь любимой жены и дочки… «Сегодня получили жалованье и добавочные; в общей сложности около 7500 р., да ещё Орлов вернул мне, наконец, 1500 р. Всё пойдёт на запасы вам. Даже известную роскошь мы можем себе здесь позволить. Так я вчера закупил жирного-жирного, фунтов в одиннадцать, гуся, специально для вас к праздникам. Неужели ты обманешь мои ожидания и к празднику не приедешь? Ведь один я его всё равно есть не стану. Я живу на паёк, и очень даже сытно. Хватает вполне». Казалось, Шурочка с Ириной доберутся до Уфы и судьба подарит им небольшую передышку в череде испытаний и мытарств. Но в декабре Фридрих Оскарович заболевает возвратным тифом в осложнённой форме… Когда он лежал с температурой выше 41 градуса, в госпитале его разыскала знакомая врач А.Н. Соколова и передала долгожданное письмо и посылку от жены. В январе 1920-го Фридрих Оскарович постепенно восстанавливался после тяжелой болезни - получил отпуск. Тогда в Уфе стояли 30-градусные морозы. По-прежнему не имея никаких новых вестей о родных, он и не догадывался, что в это время его Сашенька с маленькой Ириной уже находятся на пути в Уфу. В Москве они, не побоявшись тифа, который все еще косил в товарных вагонах, лютых морозов, сели в холодный поезд. А Александра Ивановна была обута в старые и рваные ботинки мужа! Сколько надо было иметь мужества и упорства, чтобы в те времена пуститься в далёкий путь в полную, по существу, неизвестность... Но все обошлось, и счастливое воссоединение семьи состоялось. Деятельная Александра Ивановна тут же с головой погрузилась в работу. Руководитель губздравотдела Н. Гугель, к которому Краузе пришел с просьбой дать педиатрическую работу, предложил Фридриху Оскаровичу возглавить детскую больницу. Вторым врачом в больнице стала Александра Ивановна. На них и легли все основные заботы по обустройству и подбору коллектива. Детская больница в Уфе размещалась в длинном двухэтажном, бывшем архиерейском доме, стоявшем на высоком берегу реки Белой. До 1973 года он так и выполнял роль главной детской лечебницы не только Уфы, но и республики, пока не построили новый комплекс Детской республиканской больницы на улице Кувыкина. К сожалению, больница на Тукаева сохранилась лишь на фотографии. На этом месте сейчас стоит Белый дом. Это было старинное здание, с толстыми стенами и сводчатыми потолками на первом этаже. Там во всю длину тянулись коридоры с небольшими комнатками-кельями, с дощатыми полами довольно мрачного вида. А тогда, в начале 1920 года почти все койки были заняты детьми из детских домов и приютов (90%). Самыми распространенными были кожные (чесотка, парша, абсцессы, экземы) и глазные заболевания (конъюнктивиты, кератиты). Многие из малышей страдали гнойными отитами. В палатах нижнего коридора лежали коклюшные и больные паротитом. Но детей с тяжелыми и острыми формами болезни практически не наблюдалось - дело в том, что неустроенной больнице таких пациентов просто не доверяли. Фридриху Краузе и Александре Ивановне пришлось взяться за коренное переустройство всей больницы. Благодаря руководителю губздрава Гугелю, который во всём шел навстречу, и их упорству, обустроили нормальные палаты. Проломили полуметровые несущие кирпичные перегородки. В них вставили горизонтальные фрамуги на уровне женского роста, чтобы дежурные сёстры могли, находясь в одной палате, держать под контролем все остальные. Застеклили все двери в коридор, от этого он стал очень светлым, а полы выкрасили масляной краской, устроили приёмную и санпропускник. Вскоре доставили и детскую мебель и, в первую очередь, кроватки разного размера. С продуктами было, понятно, туговато, но врачи твёрдо знали: если на склады поступит что-нибудь необходимое для детей, в больницу провизию привезут в первую очередь. А вот уфимские врачи старой закалки к переменам в детской больнице первое время относились со скепсисом. Краузе и Доброхотовой неоднократно приходилось слышать: «Затеяли организовать детскую больницу! Советская выдумка! Да какая мать вам доверит своего ребёнка? Ничего у вас из этого не выйдет!». Дело в том, что в Уфе до революции никаких детских учреждений, кроме благотворительных приютов, не существовало. В первые два года советской власти была организована детская консультация и Дом младенца. Но, если в Москве немногие имевшиеся педиатры все еще плохо знали физиологию детей, то в Уфе таких специалистов вообще не было. И их лечили акушеры и общие терапевты. Именно поэтому опыт, который Александра Ивановна, в то время уже известный детский инфекционист, передавала своим коллегам, оказался невероятно ценным. Уже через год после открытия детскую больницу было не узнать. Перед губернским съездом медработников сюда наведалась серьезная комиссия губздрава и профсоюза. Результатами чиновники остались довольны: больницу признали занимающей второе место после благоустроенной, давно налаженной, старой земской лечебницы. А коллективу даже выдали премию. Родители все чаще приносили сюда детей, в том числе и грудных. Это наглядно говорило о том, что население «приняло» детскую больницу, почувствовало доверие к ней. Желающих отдать ребенка на лечение оказывалось так много, что Александре Ивановне приходилось устанавливать для несрочных больных очередь. Помимо больницы Доброхотова вела прием в детской консультации и контролировала Дом младенца и молочную кухню. Но если в консультации дела шли более успешно, то в Доме младенца, сколько она ни билась, никак не удавалось наладить работу. Летальность малышей в этом учреждении, по её словам, нисколько не уступала смертности в старом Воспитательном доме в Москве, достигая 80-90%! В основном сюда попадали подкидыши. А врачам не хватало оборудования, инвентаря, медикаментов, элементарно - грудного молока кормилиц. Поэтому и вы’ходить брошенных малюток удавалось крайне редко. Александра Ивановна указывает на неопытность и неподготовленность ухаживающего персонала, недостаточное знание врачами физиологии младенцев, неумение лечить острые инфекционные заболевания у грудничков, такие как дизентерия, отсутствие проверенных режимов питания и физического закаливания. Все эти проблемы лягут в основу ее многочисленных научных трудов. Еще будучи в Уфе, она успела подготовить два доклада: «О диспепсиях в раннем детском возрасте» и «Проблемы кори» - и выступила с ними на собрании Научного общества врачей. Оно было организовано по предложению начальника эвакопункта Якова Черняка. А заместителем председателя выбрали Фридриха Краузе. Он сделал очень важный по тем временам доклад о противодифтерийных прививках. От этой болезни наблюдалась колоссальная смертность: врачи еще не умели бороться с ней. Еще в Морозовской больнице в Москве Краузе продвинул зарубежный опыт введения противодифтерийной сыворотки больным. Также на этих собраниях разыгрывались нешуточные споры - особенно по двум, в то время очень актуальным вопросам: «О переоценке врачебной этики» и «О врачебной частной практике». В городе в то время насчитывалось более пятидесяти врачей (вместе с военными), но не все были готовы прервать свою многолетнюю частную практику. Москва В конце 1921 года Доброхотова и Краузе возвращаются в Москву, в ДОМ (Дом охраны материнства и младенчества - будущий институт педиатрии СССР). С 1922 года и до самой смерти Александра Ивановна работает заведующей отделом детских инфекций Института охраны материнства и младенчества (ныне Научно-исследовательский институт педиатрии Научного центра здоровья детей РАМН). Одновременно (1935-1950 гг.) является заведующей кафедрой педиатрии 3-го Московского медицинского института, а с 1945 года по 1952 год еще и главным педиатром Минздрава СССР. Она предложила теорию, объясняющую механизм кашля при коклюше, исследовала изменения в вегетативной и центральной нервной системе у детей при инфекционных болезнях. Внесла большой вклад в совершенствование и внедрение в практику профилактики кори, рационализацию системы госпитализации больных скарлатиной, а также в совершенствование медицинской помощи детям. Фридриху Оскаровичу по возвращении поручили создать санаторное отделение Института педиатрии в Лосиноостровском. В 1928 году брак Краузе и Доброхотовой распался. Там, в Лосинке он встретил свою новую любовь Веру Федоровну Берсеневу, которая родила ему двоих детей - Елену и Оскара. Но добрые и уважительные отношения с Александрой Ивановной сохранились на всю жизнь. В 1931 году Фридрих Оскарович с новой семьей добровольно отправились на строительство Магнитогорского металлургического комбината. Фридрих Оскарович организовал в молодом городе медицинскую помощь детям. Но в марте 1942-го был арестован. Судили его за «антисоветскую пропаганду». Сначала приговорили к расстрелу, позже замененному 10 годами лагерей. В декабре 1942-го пришли за Верой Федоровной. В 1950 году она умерла в лагере от рака желудка. Александра Ивановна всячески помогала Оскару и Лене, в одночасье оставшимися сиротами. Даже уговаривала девушку поступать в мединститут, но та твердо решила: «Буду кем угодно, лишь бы не врачом, нечеловеческий труд!». Многочисленные маленькие пациенты, лекции, работа с аспирантами, написание статей и научных трудов... Казалось, Александра Ивановна посвящает медицине 24 часа в сутки. На первый взгляд, она была человеком суровым. Одна из ее ближайших учениц рассказывала, что, когда поступала в аспирантуру, то наслушалась отзывов, что профессор Доброхотова очень требовательная в плане дисциплины и терпеть не может, когда аспирантки уходят в декретный отпуск. А та ученица как раз оказалась в положении и всячески скрывала беременность. И когда сроки подошли, отправилась к Александре Ивановне и дрожащим голосом стала оправдываться: «Знаете, мне скоро придется уйти…». На что Александра Ивановна по-доброму посмотрела на нее и говорит: «Конечно, я знаю. Неужели вы думаете, что я не заметила?». И ни слова упрека. Вот такой она была во всем.
P.S. Краузе вернулся из заключения в 1952-м, ещё 4,5 года работал в дальнем лесном районе Вологодской области районным педиатром. Скончался в 1973 году, трех дней не дожив до 86 лет. Реабилитировали его в 1962 году. Александра Ивановна Доброхотова, профессор с мировым именем, член-корреспондент АМН СССР, всю жизнь прожила в коммуналке. Буквально перед самой смертью, когда тяжелая болезнь уже взяла свое, они вместе с дочерью Ириной смогли, наконец-то, переехать в кооперативную квартиру у метро «Сокол». Там Александра Ивановна впервые за всю жизнь приняла ванну, куда ее донесли на простынях, так как она уже не вставала с постели. На следующее утро ее не стало. Это был 1958-й год.
(Продолжение следует).
Альфия РАИМОВА |
|
|