Туман давних дней

От автора
Давным-давно жила на свете маленькая девочка. Мать любила её без памяти, а бабушка ещё больше. Но звали девочку не Красная Шапочка, а просто Таня. И вот однажды зимним утром... Нет, лучше сначала я расскажу о прилежном ученике Коле... Или, может,  начать уж сразу с Васи - он ведь и сейчас живет где-то рядом с нами. Всё-таки Коля был мальчишкой почти полвека назад, а Таня жила и того раньше, в те времена, когда была Россiя и даже писали совсЪмъ не какъ сейчасъ.
Но, странное дело, не могу никак я разделить моих героев. Тем более, что и про Таню я узнал от её сына Коли, точнее Николая Ивановича (между прочим, Васиного деда).
Итак, начнём. А чтобы Вы меньше путались, вместо названия главы я буду указывать год, в котором все происходит.

I. 1916 годъ

Таня проснулась и очень удивилась, что в доме не чувствуется обычной утренней суеты: за дверьми не горел свет, не свистел самовар, не звенела посуда в столовой и даже привычный запах утреннего кофе сменился каким-то новым, сладким и неуловимо знакомым. А сквозь замёрзшие окна было видно, как далеко за суровой синевой зимнего утра начинало светлеть небо.
Девочка вылезла из-под одеяла и осторожно толкнула дверь в залу. Едва она сделала два шага, как зажёгся свет, и прямо перед собой Таня увидала огромную, под потолок, красавицу ёлку. Ветви её были усыпаны сверкающими стеклянными шарами и вполне съедобными украшениями в разноцветной фольге. А на самом верху поблескивала позолотой почему-то чуть наклонённая назад огромная Рождественская звезда.
...И много лет спустя, в тяжёлое послевоенное время, когда она, валясь от усталости, проверяла тетради своих учеников, к ней часто подходил сын и просил рассказать сказку про ёлку. Она сразу преображалась, даже светлела - ведь эта давняя ёлка со свечами на мохнатых ветвях и для неё все эти годы оставалась сказкой, тем волшебным снадобьем, которое поддерживало и в суровую военную пору, и в тяжёлые дни потерь любимых людей...
А пока беззаботное дитя, вспомнив про подарки, нырнуло под ёлку. Вскоре девочку с огромным плюшевым зайцем на руках окружили домашние. Таня бросилась на шею маме, поздравляя с праздником, а брат Николай, крикнув "улыбочку", вдруг так сверкнул чем-то, что Таня некоторое время вообще ничего не видела...

II. 1996-й

На Пушкинской было тихо и уютно - здесь, в самом конце улицы, машин почти не было. Во дворе небольшого одноэтажного домика Вася заметил довольно странные сооружения - сарай из старинного красного кирпича и миниатюрную ветхую беседку. Подойдя ближе, мальчик стал внимательно разглядывать свои "находки". И тут ему вдруг показалось, что сзади на него кто-то смотрит. Обернувшись, он увидел только развалившийся от старости сиреневый куст и густой частокол уродливых американских клёнов.
Во двор въехала серая "Победа", и почти сразу же Вася вновь почувствовал взгляд на своём затылке. Ему стало страшновато, ведь позади никого не могло быть. Но вдруг мальчик совершенно отчётливо представил себе, что за спиной у него стоит крепкий деревянный терем, перед которым словно плывёт в клубах утреннего тумана большой куст сирени, увенчанный шапкой только что раскрывшихся лиловых соцветий. Да, именно так - цветущая сирень в феврале. Вася подошел к зарослям клёна и увидел то, что ожидал: под снегом явно проглядывало что-то, похожее на остатки фундамента дома, а в двух местах торчали основания печек.
Обескураженный своим открытием, Вася никак не мог взять в толк, где он мог видеть этот дом с сиренью:
- На картинке? В кино? Нет. Но не во сне же! Стоп! Ну почему не во сне?
Радость охватила Васю, он вспомнил, что именно в забытом поначалу, но давшем много эмоций сне он видел эту чудесную картину: в зыбком свете раннего утра словно на экране кинозала выплывал из-под огромных тополей серый деревянный дом: фигурные окна, балкончики, башенка. Даже крыша была разрисована как шахматная доска. И на фоне этого великолепия яркими мазками вырисовывался куст цветущей сирени, вокруг которого вился ещё не растаявший утренний туман...

III. 1949-й

...После ночного дождя было тихо, и туман расползался причудливыми клубами, словно чувствовал, что скоро придётся исчезнуть под лучами майского солнца.
Дверь дома открылась, и на пороге появился решительно настроенный идти в школу (что, впрочем, не мешало ему сладко зевать) мальчишка.
Дорога не заняла и десяти минут, и вскоре Коля вместе с такими же ранними птахами - до занятий оставалось не менее получаса - обсуждал последние новости:
- В "Октябре" уже третий день "Молодая гвардия" - пошли после уроков!
- Мы с братом уже смотрели. А сегодня в "Лунный" пойдем, на лодках кататься, они уже работают.
- Тебе хорошо, у тебя брат из армии пришёл.
- А мы вчера у пристани костёр жгли, я кустик сухой травы дернул, слышу - что-то звякнуло. Смотрю, какой-то весь гнилой, но целый кошелёк. Вот, думаю, богатство привалило, открыл, а там - огромные и все чёрные монеты с орлами, царские ещё. И для чики не пойдут - маловаты, и не продашь.
- А ты нашему дяде Пете отдай, он их тебе может и на марки поменять, - вступил в разговор Коля.
- Поменяет? Точно? Хорошо бы "папанинцев" за них взять. И "ордена" еще.
- Ну, ты даёшь, сначала не знал куда девать, а теперь уже "ордена" за свой клад захотел.
Ребята засмеялись, а обиженный кладоискатель проворчал:
- Что, я его зря находил, что ли?
Вчера Коля побывал в гостях у соседа - дяди Пети, и тот целый час показывал мальчику свою коллекцию. А в довершение всего сосед прокатил Колю на своей новенькой "Победе". Легковушек в городе почти не было, повсюду разъезжали телеги, полуторки да недавно появившиеся автобусы, и потому для любого мальчишки такое развлечение было счастьем...

IV. 1996-й

Заинтригованный Вася осмелился подойти к "Победе" и спросил водителя - невысокого, добродушного на вид старика о доме, который здесь вроде бы стоял. Старик в свою очередь полюбопытствовал, зачем это мальчику нужно, и Васе ничего не оставалось, как рассказать о своём сне про дом-теремок. Внимательно выслушав мальчика, старик неожиданно спросил:
- А твоего деда, часом, не Иван Сергеевич звали?
- Нет, деда зовут Николай Иванович, - ответил Вася.
- Ну да, конечно, - пробормотал собеседник и вдруг предложил:
- Хочешь взглянуть на свой сон?
- Как это?
- А давай-ка зайдём ко мне, - и вскоре Вася оказался в квартире, обстановка которой не менялась, видимо, очень давно, но всё стояло крепко, и беспорядка не наблюдалось.
- Ну, давай знакомиться, меня зовут Пётр Владиславович.
- А меня - Вася.
- Так ты, Вася, утверждаешь, что понятия не имел, какой здесь стоял дом, и всё видел во сне?
- Да, во сне, сегодня.
- Ну точно, те же мечты, что и у прадеда твоего. Я с ним, почитай, три года в окопах общался. Он всё про сына вспоминал, да мечтал, какой дом построит, когда вернётся. С башенками. Да вот не построил, погиб твой прадед.
Немного помолчав, хозяин достал потёртый альбом в кожаном переплёте и раскрыл его:
- Вот, смотри на свой сон.
И Вася, с трудом веря в реальность происходящего, увидел на фотографии именно тот дом, с башенкой и балкончиками. Сирени, правда, перед домом не было.
- Снимок этот сделан очень давно, в году, наверное, пятнадцатом. А жила в нём твоя прабабушка и моя учительница словесности Татьяна Андреевна.
- А где же сирень? - спросил мальчик.
- Так сирень мы посадили в тридцать восьмом, как раз после школы. А дом, к сожалению, сгорел в начале пятидесятых. А жаль, такой красоты мало осталось.
Пётр Владиславович ещё долго рассказывал про тогдашнюю жизнь, про Васиного прадеда, до тех пор, пока Вася, случайно не взглянул на часы:
- Ой, мне в школу!
- Ну беги. И не теряйся, заходи ко мне, внуку Николая Ивановича я всегда рад.

V. 1996-й

Школа вернула Васе чувство реальности: на первой же переменке подвалил боксёрского сложения охламон Дульцев по кличке Дуля и, приперев Васю к стенке, томным голосом произнёс:
- Долг принёс?
- Я тебе ничего не должен, - спокойно возразил Вася.
- Мне - ничего, а братану "Тетрис" кто сломал?
- Да он сразу не работал!
- Это ты так говоришь, а вот братан...
- Юрка сам сломал, а на меня валит!
- Ладно, завтра последний срок. С тебя полтинник, - и Дуля, как бы играя, слегка ударил Васю в грудь.
От утренней радости не осталось и следа, на смену ей пришли подавленность и какая-то неуютность внутри. Так прошёл остаток дня.
Наутро, быстро сделав уроки, Вася решил сходить ко вчерашнему знакомому, ведь только ему он смог бы решиться рассказать про свои беды.
Пётр Владиславович обрадовался, увидев Васю:
- Молодец, что пришёл, я почему-то подумал, что тебе интересно будет узнать, за что твой прадед награды получил. Именно он сказал мне однажды, что на всяку беду страху не напасёшься. Я хоть и был у него в командирах, но всегда прислушивался к его советам, ведь за огромный жизненный опыт солдаты называли его "отцом".
Вася многого не понимал в рассказе Петра Владиславовича - все эти надолбы, траки, плашкоуты, но главное он уяснил: героями не рождаются.
После уроков Васю уже поджидали...
- Ну что, рассчитываться будешь?
- Нет у меня денег.
- Очень жаль, - не спеша произнёс Дуля и вдруг резко ударил Васю в грудь. Если бы не стена, мальчик непременно бы упал; из глаз его невольно потекли слёзы. Это только распалило обидчика: следующий удар пришёлся уже в лицо. Когда "боксёр" вновь замахнулся для удара, что-то включилось в Васиной голове, он вдруг вспомнил, что на всяку беду страху не напасёшься, и не ожидавший подвоха Дуля вдруг заполучил чувствительный хук слева мешком со "сменкой".
- Ты чего, - опешил Дуля, но тут же охнул, ощутив болезненный удар тяжелым ботинком в коленку - Васина ярость была уже неуправляемой. Не ожидавший от "малявки" такой прыти, Дуля слегка отступал, едва сдерживая Васю, но вскоре, уличив момент, нанёс сильный удар "в дых".
Вася остановился, после удара он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Так, удивляясь своему состоянию и даже не успев испугаться, он стоял ещё секунд десять, а потом потерял сознание.
В его страдающем от кислородного голодания мозгу, быстро меняясь, появлялись "картинки": сначала это был как бы плывущий внизу ночной город в жёлтых огнях, потом появилась новогодняя ёлка, на верху которой была почему-то не красная, а золотистая, и к тому же восьмиконечная, звезда. На последней "картинке" была необычная книжная полка, украшенная бумажными флажками с рисунками. А на верхнем ярусе полки стояла фигурка снегурочки в бело-голубой шубке и красных рукавичках...

VI. 1949-й

...Эту статуэтку подарил Коле всё тот же дядя Петя - сосед и бывший мамин ученик. Увидав статуэтку, мама сразу же нарекла её снегуркой:
- На Рождество мне всегда лепили снегурку, - говорила мать. - С волосами из мочала и в настоящей шапочке, а мой брат рисовал ей чудесные, как тогда мне казалось, голубые глаза.
- Мам, а ёлка тоже на Рождество была?
- Да, но только ты, пожалуйста, ни с кем об этом не говори, могут и из пионеров исключить.
...Солнце уже клонилось к горизонту, когда Коля, натянув ватник, пошёл к стоящей на холме бывшей церкви. Мишкин дед работал там ночным сторожем и обещал пустить друзей наверх - на колокольню, ото всех остальных людей напрочь закрытую тяжёлыми воротами.
Дед не очень обрадовался гостям. Пытаясь выпроводить мальчишек, он стал говорить, что надо ждать ухода начальства, что будет темно и... Много чего ещё сказал старик, но потом вдруг подобрел:
- Ладно, вот только чайку глотну, и двинем.
Уже стемнело, когда друзья под предводительством деда, освещавшего дорогу керосиновым фонарем, проникли на лестницу заветной колокольни. Нудное топанье по ступеням быстро надоело словоохотливому старику, и он решил блеснуть историческими познаниями:
- Колокольня-то века два, должно, стоит, а вот сама церковь - поди и все триста годков. Тут ведь раньше, как в Москве, кремль был - башни и всё такое. Потом, сказывают, деревянные стены молоньей пожгло, а церковь - ничего, стоит. Бог даст, простоит и ещё столько же.
Передохнув, дед добавил:
- И как только они, сердешные, кажный день здесь сигали, по крутоярям этим, звонить-то к заутрене, обедне и вечерне требовалось... Ну вот, прибыли, - и, посветив на деревянный пол, произнес, - а вы всё-таки того, не егозите. Доски поди и погнить могли за столько лет.
Ещё шаг, и Коля оказался на площадке звонницы. Не попади сюда, он никогда бы не подумал, что с такой высоты ночной город выглядит не менее загадочным, чем звёздное августовское небо: сумерки уже поглотили большую его часть, лишь кое-где на западе ещё виднелись силуэты больших домов. Непривычный вид улиц совершенно сбивал с толку, появилось даже впечатление полёта над манящей неизвестностью. Прошло минуты две, прежде чем Коля нашёл, наконец, в этом скоплении золотых огней свой дом. Там, за красными шторками, пили чай, читали газеты, учили уроки... Где-то далеко лаяли собаки и стучал поезд на мосту, а здесь, в поднебесье, единоличным владыкой был ветер - тот самый, что качал колокола и сто, и двести лет тому назад, что трепал волосы первых строителей кремлёвских стен в такие далёкие времена, что и представить сразу трудно.

VII. То же

Восторги быстро утихли, едва мальчишки сошли с поднебесных высот:
- Ой, меня мама, наверное, ищет давно.
- И меня тоже.
Сломя голову, мальчишки понеслись по тёмной улице. Спускаясь к мостику через овраг, Коля поскользнулся и, сохраняя равновесие, присел, да так и поехал по скользкой глине. Правая нога вдруг резко провалилась в небольшую ямку, и в тишине раздался явственный хруст. Боли не было, и лишь встав, Коля ощутил тяжесть в ступне. Не обращая на это большого внимания, прихрамывая, он побрёл к дому.
Мама стояла у калитки:
- Наконец-то. А почему хромаешь?
- Стукнулся.
- Болит сильно?
- Да нет, вроде.
Но наутро нога распухла, и когда забежал Мишка, Коля решил идти в больницу.
Мужчина-врач, выслушав Колин рассказ, вынес заключение:
- Плохо ты съехал, герой. Гипс будем накладывать. Перелом у тебя. Как у парашютиста - лодыжка, брат, лодыжка. Ну, ничего, недельки через три снова зайцем прыгать будешь. Выбери себе палку покрепче и ходи.
Оповещённая Мишкой, прибежала мать. Едва сдерживая слёзы, она обняла улыбающегося сына:
- Больно ведь, наверное?
- Да нет,
 мам. Врач даже ходить разрешил помаленьку.
Но ближе к вечеру нога всё же напомнила о себе и, чтобы отвлечься, Коля попросил:
- Мама, расскажи про ёлку.
- Болит всё же, - догадалась мать.
- Нет, просто ноет маленько.
- Ну, ладно, - и мать в который раз стала вспоминать о самом счастливом дне своего детства и чуть ли не всей жизни. Дне, когда она ещё не знала, что существуют войны и голод, "светлое будущее" и "проклятое прошлое", когда все просто жили, а не боролись. Ничего этого она сыну, конечно, не сказала, а лишь вспомнила, как пятилетней девочкой босиком по холодному паркету вошла в тёмную комнату и сразу попала в сказку... Суровая повседневность куда-то ушла, и единственным чувством рассказчицы стала почти немыслимая радость...

VIII. 1996-й

...Очнувшись, Вася увидел склонившегося над ним перепуганного Дульцева:
- Ну ты даёшь! Я уж думал конец тебе. Встаёшь? Ладно, гуляй, - и Дульцев удалился.
Не сразу, но всё же понял Вася, что, несмотря на явный нокаут, он вышел победителем, и потому почти не удивился, когда на следующий день Дуля поздоровался с ним за руку, как с ровесником. Ему было невдомёк, что таким образом Дуля не только проявлял уважение к Васиной смелости, но, и, пожалуй, даже в большей степени, выразил свое одобрение тому, что о вчерашнем происшествии никто, кроме них двоих, больше не узнал. Во всяком случае, история с "Тетрисом" была забыта.
Хотя лиловый синяк под глазом особо не выделялся, утром Вася замазал его маминым кремом и только потом рискнул выйти из дома. Настроение было хорошим, и Вася решил проведать магазинчик, где продавались старинные безделушки, книги и картины. Вася с любопытством глазел на выставленные на продажу вазы, самовары и, конечно, фарфоровые статуэтки, пользовавшиеся его особой любовью. За рыбками, клоунами и круглобрюхой хвостатой сорокой пряталась ОНА - фарфоровая снегурочка, в шапке и красных рукавичках. Вася сразу узнал её, она была у них ещё на старой квартире, но потом куда-то исчезла, видимо, разбилась. Какое-то особое очарование исходило от этой незатейливой фигурки, так что Вася позабыл про всё и, углубившись мыслями в своё детсадовское прошлое, стоял и счастливо улыбался.
Каково же было его удивление, когда вечером родители дружно открестились от статуэтки - не было, дескать, никакой снегурочки. Вася пытался спорить, но папа с мамой лишь недоуменно пожимали плечами. Мальчик не знал, что и думать, он перебрал в уме всех знакомых: у одних была фарфоровая фигуристка, у других - петушок-солонка. Снегурочки не было ни у кого.

IX. То же

Утром позвонил дед:
- Вася, в "Букинист" со мной сходить не желаешь? Ровно в одиннадцать жду тебя на углу.
...Автобус всё не шел, и, глядя в конец улицы, откуда тот должен был появиться, дед вспомнил, что сорок лет назад там ещё стояла старинная церковь, а потом её взорвали. А ещё дед рассказал, как однажды ночью, мальчишкой, лазил на её колокольню:
- Залезли, и, знаешь, уйти не могли - чувствовали себя птицами, парящими над этими далёкими и загадочными огоньками.
- Да, я тоже помню, - как-то странно проговорил Вася.
- Что ты помнишь? - удивился дед.
- Мне кажется, я тоже там был. Но плохо помню.
- Ты как-то странно сегодня шутишь.
- Я не шучу, дед. Я сам иногда своим снам удивляюсь... Дед, а ты Петра Владиславовича знаешь? - неожиданно спросил Вася.
- Вот ещё новость! Да, конечно, наши дома рядом стояли. Он и сейчас на Пушкинской живёт. Но ты-то откуда с ним знаком?
- Случайно, гулял там и во двор зашел, а он как раз на своей "Победе" приехал. Дед, а ты тоже в том доме-теремке с башенкой жил?
- А, Пётр тебе фотоснимки, видно, показал.
- Да, но до этого я ваш дом во сне видел. А перед домом сирень была.
- Перестань ты со своими снами чудить! Что за блажь!
- Я, дед, ничего не выдумываю, я..., - и тут Васю вдруг осенило, - и снегурочку я, похоже... - но подъехавший автобус не дал ему договорить.

X. 1996-й

В магазине дед с внуком проторчали не меньше часа. Их интересовало всё, от детских книжечек до толковых словарей. Но выбрали они Энциклопедический словарь, выпущенный более сорока лет назад:
- Такого больше нигде не найдешь, а в нём много весьма любопытного. Да и цена очень даже подходящая.
Домой возвращались на троллейбусе. Он был почти пуст, и Вася, усевшись, начал листать один из томов и почти сразу же открыл место, где в книгу была вложена потрёпанная и, видимо, очень старая открытка. Вася не сразу опомнился от удивления - на открытке был тот самый дом с башенками, в котором раньше жил дед.
- Дед, смотри.
Пришла очередь удивляться деду:
- Да-а. Невероятно... А ты знаешь, что это за дом?
- А чего тут знать, твой бывший дом, - ответил Вася чуть ли не равнодушным голосом.
- Ты хочешь сказать, что так сразу и узнал его?
- Дед, опять ты мне не веришь. Я действительно видел его во сне - и башенку, и балкончики, и сирень, и туман под ней. Ты мне лучше скажи, - вспомнил Вася прерванный на автобусной остановке разговор, - снегурочка фарфоровая у вас была?
- Какая снегурочка?
- В белой такой шубке и красных рукавичках.
Дед буквально пронзил Васю взглядом:
- Ну о снегурочке ты, положим, тоже мог слышать, не будешь же ты утверждать, что и она тебе тоже приснилась.
- Не буду, потому что плохо помню... Кстати, давай здесь сойдем, я тебе её покажу.
Ничего не понимающий дед безропотно согласился, и вскоре собеседники стояли у прилавка антиквара. Увидав показанную внуком фигурку, дед охнул и сразу полез в карман за деньгами...
- А про снегурочку тебе тоже Пётр рассказал? - спрашивал дед по дороге домой.
- Нет, она у вас на интересной такой книжной полке стояла, там еще флажки бумажные висели.
- Стояла она точно на полке, этажеркой называется. Снегурку-то я нечаянно в шестьдесят первом тюкнул, полез звук прибавлять - Гагарина как раз запустили. А вот с флажками ты, брат, промахнулся, никаких флажков...
И тут деда словно обожгла настолько невероятная мысль, что он несколько минут не мог прийти в себя. Воспоминания послевоенного детства так живо хлынули из его памяти, что он не сразу понял, что к чему.
Да, флажки были!..

XI. 1949-й

...Коля нашёл их, роясь в чулане - в старых, ещё бабкиных коробках. Нашёл и сразу же прицепил к этажерке. Но провисели они не больше пяти минут: кот Пушок, зачарованный любопытными бумажками, прыгнул на них и изодрал всё в клочья.
Стремясь избежать маминого недовольства, Коля тщательно собрал все обрывки и сжёг в печке. Но одного флажка, унесенного котом к входной двери, Коля не заметил, а вернувшаяся из школы мать сразу узнала этот голубой листочек с изображенным на нем златокрылым ангелом. Узнав о сгоревших флажках, мама заплакала, ведь они украшали ещё ту её давнюю ёлку. Горе матери было столь искренним, что Коля, сначала пытавшийся оправдываться, вдруг засопел, речь его стала неровной, и он начал как-то странно глотать звуки. Испуганная мать прижала сына к себе:
- Ну что ты, мой хороший. Ерунда всё это, бумажки, да и остался один флажок, мне хватит и его. Не надо плакать, я-то женщина, мне немножко можно... Как же все-таки ты похож на папу, даже вот в этом. А флажки... Что ж, может, это и к лучшему: сейчас завуч наша зайти должна, представляю, если бы все эти ангелочки развешены были. Одно время ведь даже ёлки считались религиозным пережитком. Стишки даже писали: "Только друг попов ёлку праздновать готов" или "Если ты пошёл на ёлку, значит ты не пионер". Да что ёлки, два года назад Новый год не был праздником, и первого января все работали.
Всё ещё всхлипывающий Коля вспомнил, что вместе с флажками лежала и какая-то пластинка. Он сбегал за ней, и вскоре в доме раздалось потрескивание безнадежно закатанного граммофонного диска...

XII. 1996-й

Дед попытался вспомнить, кто ещё мог знать про сожжённые флажки, и всё больше убеждался, что никто. Да, этажерка была, была снегурочка, были и флажки. И никто на всём белом свете, кроме самого Николая Ивановича, не мог про эти злосчастные флажки знать. А Вася, тем не менее, знал, как будто сам видел их. Голова у Николая Ивановича шла кругом, ни с того, ни с сего всплывали какие-то обрывочные воспоминания. Всплывали и снова исчезали, не оставляя следа.
Распрощавшись с внуком на остановке, Николай Иванович не спеша пошёл домой. Старые дома, до сих пор крепко стоящие в этой части улицы, каким-то образом вызывали целую бурю в его голове: волны памяти достигали такой силы, что временами Николай Иванович переставал верить самому себе и начинал серьёзно опасаться за свой рассудок.
Придя домой, он достал старый семейный альбом, вместивший чуть ли не всю его жизнь. Вот фотография, где он на руках у матери: отец сделал этот снимок, а сам с сыном сфотографироваться не догадался. Только в зеркале позади матери виднелась его заслонённая "Фотокором" голова в соломенной шляпе. На другом снимке он, Коля, - на ступенях школы, в году, видимо, сорок девятом. А здесь они с мамой стоят у раскрытого окна - сосед дядя Петя шёл тогда по двору с трофейным аппаратом и, увидав их с матерью, быстро навёл камеру и сделал снимок.
Николай Иванович разглядел на снимке в глубине комнаты круглый стол, комод в углу, раскрытый патефон. Патефон опять зацепил чувствительную струну памяти, но с чем это было связано, он так и не понял. По инерции пролистнул несколько страниц назад и открыл альбом в том месте, где находилась старая, ещё на картонке, фотография. На ней были его мать в пятилетнем возрасте и её родители возле Рождественской ёлки. Отложив альбом, Николай Иванович встал и подошел к окну. Васины "сны" не выходили у него из головы, он мучился, чувствуя, что разгадка близка, но никак не мог ухватить её. Он сел в кресло перед телевизором и неожиданно для самого себя задремал.
...Свет высокостоящей полной луны залил спящего холодом. Его охватило беспокойство, он то улыбался, то недовольно морщился... Брат Николай что-то заметил по поводу наклонившейся к стене звезды, а потом, крикнув "улыбочку", произвел такую вспышку магнием, что все на минуту ослепли... Николай Иванович стал тереть ничего не видящие глаза и... проснулся. За окном догорала пущенная кем-то жёлтая ракета, а в голове, как в калейдоскопе, мелькали знакомые и незнакомые лица, флажки, звезда, снегурочка, патефон.
- Стоп! Патефон! - Николай Иванович вдруг абсолютно реально представил, как он десятилетним мальчиком ставит найденную в чулане пластинку...

XIII. 1949-й

...Из патефона полились не вполне чёткие звуки, изображающие празднование Рождества. Дети играли и пели искаженными временем голосами, а Коля всё больше входил в странное состояние, которое потом как ни пытался, так и не смог не то что объяснить, но и хотя бы вспомнить.
Пластинка давно кончилась, когда Коля вдруг вскочил и, смотря как бы невидящими глазами куда-то в угол, вдруг поспешно произнёс:
- Мама, Таня! А теперь давайте запалим свечи, - и буквально рухнул на диван.
Испуганная мать хотела бежать за врачом, но, подумав, связала это необычное состояние сына с предшествующими переживаниями и решила подождать до утра.
Проснулся Коля как ни в чём не бывало, а на мамины расспросы лишь недоумённо пожимал плечами и улыбался. Беспокойство матери от этого не только не прошло, но и выросло, она всё больше убеждалась, что странная фраза её сына о свечах впервые была произнесена давным-давно, в пору её собственного детства, тоже Николаем, но не школьником, а гимназистом - её старшим братом. Татьяна Андреевна долго не решалась сказать об этом сыну, а когда сказала, он не придал её словам особого значения.

XIV. 1996-й

...И только теперь, став дедушкой, бывший мальчик Коля смог представить себе всю невероятность давнего происшествия: непостижимым образом он вспомнил тогда о событиях, произошедших задолго до его рождения. Вспомнил то, что много лет хранилось в глубоких тайниках маминой памяти как счастливейшие моменты её жизни, и то, что невольно запечатлелось в привычках, мыслях и вещах - от незаметных пуговиц до большущих домов.
И вот сейчас та же память предков проснулась и в Васе: хотя бы и во сне он радуется вместе со своими предшественниками празднику, мальчишескому счастью открытия тайной красоты ночного города, а то и просто вольному воздуху и неярким краскам весеннего утра.
Николай Иванович достал из шкафа толстую книгу и раскрыл её на известном одному ему месте. Там лежал флажок со златокрылым ангелом. Николай Иванович улыбнулся. Вновь, как когда-то, им овладело неизъяснимое блаженство: снова ему было десять лет, а самый родной на свете голос вновь рассказывал ему о том, как в незапамятные времена, в теперь уже неизвестном городе, маленькая девочка Таня босиком по холодному паркету вошла в тёмную комнату...

Журнал "Уфа" // Анатолий Черкалихин