Человек из Дворца

Дерево узнается по плоду.
Латынь

Слухач

В 1876 году в семье уфимского мещанина Ивана Абрамова, служившего мелким государственным чиновником, родился сын Федор, с детства удивлявший всех своими талантами. Мальчик отличался редким музыкальным слухом, а в его рисунках была линия: он мог одним росчерком, не отрываясь, изобразить любой предмет, чем приводил в восхищение и детей, и взрослых. Рисовал он правильно, даже слишком точно. За что и пострадал впоследствии. Он уже учился в Казанском художественном училище, когда кто-то из преподавателей ему прямо заявил: "Какой из вас художник? Вы же, Абрамов, чертежник, причем превосходный". Так и не окончив училища, Федор вернулся в Уфу. Впрочем, особой страсти к искусству в своем сердце не обнаруживал. Единственное, в чем по-прежнему находил усладу - это пение в хоре Ильинской церкви (в детстве Федя как-то пел в нем вместе с самим Шаляпиным), а также участие в одном из любительских хоров, которых развелось тогда в Уфе довольно много благодаря прежде всего деятельности Общества любителей пения, музыки и драматического искусства, стимулировавшего культурную жизнь города. Наверняка Федор Иванович слышал серебристый голос Елены Барсовой-Цветковой и вдохновенную игру Веры Тимановой.
В первую мировую Федор Иванович на фронте служил связистом-слухачем, то есть принимал на слух сигналы азбуки Морзе. Однажды он почувствовал, что утрачивает эту свою способность - стал хуже слышать, и спешно переучился на картографа. Демобилизовался Федор Иванович во Владивостоке, там же и остался. Работал продавцом в магазине, торгующем мануфактурой, и даже в этом вроде бы несложном деле проявил свою незаурядность. К нему выстраивались очереди: уж очень красиво и ловко упаковывал товар, завязывая на пакетах и коробках изящные банты. Надо думать, именно при этом занятии состоялось судьбоносное знакомство с Григорием Кузовлевым, приехавшим с женой из Тулы. Он подружился с Григорием, стал вхож в его дом. Олимпиада Ивановна (в девичестве Кузьмищева) была хорошей хозяйкой, а главное - виртуозной закройщицей женского платья. В шестнадцать лет она слыла лучшей портнихой у себя на родине - в Туле, обшивала всю тамошнюю знать, в том числе жену городского головы. Однажды первая дама, заболев оспой и находясь в беспамятстве, стала бредить алым платьем. Едва встав на ноги, она позвала Липочку и объяснила, что от нее требуется. Юная мастерица сшила той роскошное, невиданной красоты платье из алого лионского бархата, усыпанное мелкими кремовыми розами. Жена головы тут же надела его и отправилась в театр, где, разумеется, произвела фурор. Предание об этом платье в Туле сохранялось чуть ли не до начала революции.
Возможно, Федор Иванович сразу влюбился в рыжеволосую, кареглазую красавицу, но виду во всяком случае не подавал до самой неожиданной кончины друга. Олимпиада Ивановна овдовела в тридцать лет. Федор Иванович, которому уже было сорок, ни разу не был женат. Выдержав срок траура и все приличия, он сделал Олимпиаде Ивановне предложение, и та его приняла с условием, что Федор Иванович заменит отца ее сыну Владимиру. Позже у них родились сын Николай и дочь Нина. Федор Иванович стал картографом секретного отдела в штабе военно-морского флота.
В 1935-м семья Абрамовых собралась в дальний путь. Ниночке исполнилось семнадцать, она окончила школу. Художественного училища во Владивостоке не было, а Ниночка решила стать художником, гены одаренности от отца с матерью передались ей сполна. Решили ехать в Уфу. Федор Иванович сиял от радости: ведь столько лет не был на родине! Родной город он узнавал и не узнавал. Уезжал в 1914-м из одного - дореволюционного, патриархального, наполненного ароматом яблоневых садов и малиновым звоном множества церквей, а вернулся в совершенно другой. Все церкви, кроме Покровской, были закрыты, в том числе и Ильинская. Но дело было даже не в этом. Изменились отношения между людьми. Здесь он острее почувствовал, что наступила другая эпоха.
Картографом Федор Иванович был выдающимся: работал без черновиков, набело. Поэтому быстро нашел работу в горкомхозе. Поселилась семья в полуподвале дома на Социалистической, 9. Главное - Ниночка поступила в техникум искусств. Тяжелее всех перенесла переезд Олимпиада Ивановна - стала часто хворать.

Нина

С Владимиром Сарапуловым Нина Абрамова познакомилась только в 1942-м. А до этого у него шел этап жизни, который можно назвать "до Нины". В то время, когда Абрамовы приехали в Уфу, его в городе не было. В 1935-1937 годах он учительствовал в Архангельском районе. До этого окончил Башкирский педагогический техникум, потом специальные курсы в Москве, при Институте художественного воспитания детей, успел поработать в комсомоле. Сарапулов, внук сельского священника, родился в деревне Шунган Белебеевского уезда. Звания сельского учителя его отец добился путем самообразования. Умер рано, в 1914-м, от чахотки. Володе было тогда три года. Мать, свободно владевшая башкирским и татарским языками, пошла работать в сельсовет соседнего села, забрав с собой старшего сына Александра. Володя и Галя переехали к ее незамужней сестре, работавшей акушеркой в Языково. Потом ее перевели в Кушнаренковскую больницу, и дети отправились с ней. Учились в средней школе в Топорнино. В 1925-м Володя вступил в комсомол, стал активистом. Комсомольская работа оказалась его стихией. Вероятно, он чувствовал, что это может быть хорошей подготовкой для будущего педагога. К нему тянулись. В нем были магнетизм, задор, нет, не тот, что называли комсомольским, а самый что ни на есть жизненный, энергия била ключом в этом коренастом, небольшого роста парне. Сарапулов был необыкновенно веселым и остроумным (собственно, прежде всего этой своей чертой он покорил Нину Абрамову), но в нем не было легкомыслия и поверхностности. При всем своем искрящемся жизнелюбии Владимир Степанович отличался основательностью и строгостью. С ним было всем хорошо и надежно. Забегая вперед, скажу, что многие из его учеников, ставших известными художниками, архитекторами и другими специалистами, говорили: "Он был единственный, кто по-настоящему верил в меня". Именно в этом была его надежность: весь мир предаст, а Степаныч - никогда. Почти каждому питомцу он отдельно внушал: "Ты самый талантливый". Вероятно, в этом заключалась одна из его педагогических хитростей. Ребенок должен верить в свое предназначение и харизму - так понимал задачу педагогики Сарапулов.
Первые ученики появились в августе 1938-го. Сарапулов вернулся в Уфу и начал работать руководителем изокружка в Доме пионеров, располагавшемся тогда в здании нынешнего авиационного техникума. Квартиру ему дали в одноэтажном деревянном доме на Социалистической, 22, почти рядом с Абрамовыми (но он и Нина в то время не подозревали о существовании друг друга). В свои 27 Володя Сарапулов казался намного старше своих лет. Виной тому была прическа "под Котовского". В юности он переболел странным гриппом, после которого стали выпадать волосы. Но стоило заглянуть в веселые серо-голубые глаза, и первое впечатление тут же пропадало. "Для нас не было ничего дороже этой лысины, - говорит один из его учеников. - При виде наших успехов она начинала светиться, как нимб над головой святого".
Среди тех, кто занимался у него в конце 30-х, были художник Рашит Нурмухаметов и архитектор Михаил Мазин. "Школы Степаныча мне хватило надолго, - рассказывает Михаил Павлович, - в том числе и на то, чтобы поступить в 1944-м в Московский архитектурный институт. Жил я на Аксакова, 68, учился в 1-й школе на Красина (сегодня это гимназия № 91), рос бойким, слыл чемпионом по "бабкам" - уличной игре. Владимир Степанович таких игр не поощрял, на этюды мы брали волейбольный или футбольный мяч. Он часто водил нас на Уфимку, Дему, на озера - Грязное, Долгое, Архимандритское. Теперь-то я понимаю, что художественную грамоту он осваивал интуитивно, но всегда точно знал, что от детей требовать. Педагогом настоящим был. В нем чувствовался большой общественный темперамент".
Видимо, и другие увидели в нем этот темперамент. В 1942-м году его избрали вторым секретарем Уфимского горкома комсомола. Шла война. Еще во время лагерных военных сборов он был признан непригодным к строевой службе из-за плоскостопия и болезни уха - перенес в детстве какую-то инфекцию. Конечно, переживал, что его место не на фронте, но как и остальные в тылу жил под лозунгом "Все для Победы!"
Нина Абрамова работала в "Башхудожнике", оформляла клубы, школы, рисовала всякие плакаты. Как секретарю комсомольской ячейки ей приходилось часто заглядывать в горком. Здесь-то они и встретились, но было не до романов и флиртов, время было суровое, да и Сарапулов был женат, хотя личная жизнь его складывалась неудачно, он ходил непохожий на себя - несчастный, одним словом. Уже после войны началось бурное ухаживание, цветы Владимир Степанович носил любимой охапками, в доме не было свободных ваз и банок, особенно в пору цветения сирени и черемухи. Нина писала натюрморт за натюрмортом, восхищая ими жениха. В 1946-м поженились. С ними некоторое время жил сын Владимира Степановича, но, как ни старалась Нина Федоровна, отношения между ними не наладились. С появлением на свет Ирины творческая работа и выставки надолго ушли из жизни Нины Федоровны. Дом был целиком на ней. Владимир Степанович в 1949-м вернулся на довоенную работу - руководителя изокружка в Доме пионеров. Она стала смыслом его жизни.
В 1958-м открылся Дворец пионеров, студия переехала туда.

Три мушкетера

Летом 1974-го мой муж художник Сергей Краснов решил познакомить меня со своим первым учителем. Мы подошли к старому, живописному дому на Социалистической. "Ты один? - со смехом спросили за дверью. - Тогда подожди. Тут, голубчик, у меня ремонт, и я без смокинга". Обаяние говорившего, казалось, просачивалось через закрытую дверь и обволакивало весь уютный по-южному дворик. Засиделись мы в тот вечер допоздна. Говорили больше они, это был разговор двух очень близких людей, понимающих друг друга с полуслова.
Свекор мой, Борис Михайлович, привел Сережу во Дворец пионеров к Сарапулову за руку, когда тот учился во втором классе: "Владимир Степанович, вот вам мой шалопай. Мы с женой весь день на заводе, а вечером принимаем жалобы - озорник растет, но к рисованию у него большие способности". "Наверное, потому, что я был маленького роста, мне все казалось большим - и дворец, и комната, где мы занимались, и сам Владимир Степанович, - рассказывал мне муж. - Запомнился один эпизод. В нашей группе был пацан, буквально помешанный на ковбоях. Владимир Степанович в конце занятия расставлял его рисунки и, улыбаясь одними глазами, серьезным голосом их комментировал, а потом ненавязчиво советовал нам всем почитать о батальных сценах у Дюма и Толстого. Такая "вседозволенность" нравилась нам. Степаныч приветствовал самую фантастическую выдумку. После полета Юрия Гагарина студию охватила космическая лихорадка - бумаги не хватало на то, чтобы воплотить фантазии: Помню, Степаныч, видя, что меня не остановить, вытащил целый рулон ватмана. Чего он терпеть не мог, так это лени.
Довольно часто Сарапулов получал такие письма: "Дорогой Владимир Степанович! Сообщаю Вам, что Володя работает на заводе слесарем-сборщиком. Дали ему второй разряд, получает сто рублей, иногда и больше. Перед праздником поступил учиться в вечернюю художественную школу, что на улице Ульяновых. Директор там хорошо знает Вас. Володя и я благодарны Вам всем сердцем. Сын очень полюбил вас. Спасибо, дорогой учитель Владимир Степанович. С уважением, отец Володи - Г.Маркелов. Дочка моя, Татьяна, будет стараться в студии так же, как и Володя".
Ирина, дочь Владимира Степановича, рассказала мне историю Абрека Галеева. Когда Абрек только начинал заниматься в студии, не всегда проявлял усердие. Степанычу приходилось частенько снимать его с крыши сарая, отнимать рогатку и "насильственно" сажать за рисование. Позже он уговорил маму Абрека отпустить сына в Москву, в среднюю художественную школу при институте им. Сурикова, но на дорогу у Галеевых не было денег. Тогда Степанычу удалось выбить часть нужной суммы в горкоме комсомола, недостающие деньги добавил из своего тощего кошелька. Абрек Галеев выучился на архитектора, обосновался в столице. В эту же школу Степаныч отправил "рыжика" Егора Прокшина и милого, застенчивого Женю Клейменова, впоследствии ставшего превосходным живописцем, лучшие его картины хранятся в музее им. Нестерова. К сожалению, он рано ушел из жизни.
В конце 60-х были в студии три друга водой не разольешь - Иванов, Грудев и Евграфов. Степаныч называл их "мои три мушкетера". "Мы жили в одном дворе на улице Егора Сазонова, 23. Сестра Левы Грудева, Люба, занималась во Дворце пионеров в драмкружке, и она уговорила нас туда записаться. Но как-то так получилось, что мы случайно попали в изостудию и там остались, - рассказывает ученый-археолог, профессор, доктор исторических наук Владимир Александрович Иванов. - Степаныч был педагогом от Бога. Уже позже мы с удивлением узнали, что у него не было специального художественного образования. На лето он давал задание: ни дня без этюда. В поисках натуры мы облазили все окрестности Уфы, на лодке переправлялись с одного берега на другой Уфимки и Белой. Школа Сарапулова мне очень пригодилась в жизни. В археологических экспедициях я сам оформлял полевые документы, писал этюды, делал наброски".
Двое других "мушкетеров" стали профессиональными художниками: Юрий Евграфов - скульптор, живет в Питере. Лев Грудев работает на "Мосфильме", участвовал в создании фильмов "Любимец публики" (по "Белому пуделю" Куприна), "Повестка в суд" (по сценарию Мережко) с Булдаковым и Плотниковым в главных ролях, "Процесс" Алексея Симонова (сына известного писателя и поэта). Более поздние его работы - американский фильм "Московская жара" (с Майклом Йорком), телесериал "Маросейка, 12", "Нина", комедия "Четыре таксиста и собака", сейчас Лев Юрьевич занят съемками "Четырех таксистов и собаки-2". Сначала Евграфов и Грудев окончили Казанское художественное училище им. Фешина, в котором когда-то учился тесть Степаныча - Федор Абрамов. Потом Грудев поступил во ВГИК, Евграфов - в Суриковский.
До этих ребят была еще одна неразлучная троица: Женя Куликов, Боря Романов и Сережа Краснов. В 13-14 лет с этюдниками, килограммом кильки и буханкой хлеба они отправлялись за Белую в районе Софроновской пристани и шли вдоль реки, находили славные местечки и до заката писали картинки. Ездили в Нижегородку, к Боре, подолгу сидели у него в саду и грызли яблоки, дожидаясь темноты.
Женя Куликов трагически погиб в 1970-м. Завеса тайны по-прежнему остается над его смертью. Никто не знает причин, побудивших красивого, умного, талантливого юношу, сына одного из первооткрывателей ишимбайской нефти, демонстративно застрелиться в центре города. Его поступок был потрясением для всех.
Борис Романов стал известным поэтом и литературоведом, живет в Москве. Он - биограф Даниила Андреева, автора знаменитой книги "Роза мира", редактор и составитель ряда серьезных изданий по истории русской литературы. Каждое лето, приезжая к родным в Уфу, заходит и к нам. В своих задушевных стихах он воспел свою родину - Нижегородку и те давние неповторимые пленэры - игры в "больших" художников.

Голубая тетрадь

Любимчиков у Степаныча не водилось, но Егора Прокшина он все-таки выделял. Сегодня Прокшин преподает в Уфимском училище искусств. Вот что он рассказывает: "Он восхищался моими акварелями, завел отдельную папку. Слышал однажды, как говорит новому студийцу: "Хочешь научиться рисовать - иди посмотри папку с работами Прокшина". Он меня просто захвалил. Показывать удачные работы - это был его метод воспитания. Как-то говорит: "У нас новая ученица, взгляни" и протягивает еще сырую акварель - натюрморт с арбузом. Я был в шоке: "Мне так никогда не сделать!" Такая это была великолепная, смелая, живая работа. "А вот и автор", - и Владимир Степанович представил мне молодую, красивую женщину. Как оказалось, это была его жена Нина Федоровна. Она пришла в студию, чтобы дать показательный урок, как теперь говорят, мастер-класс. Так я познакомился с Ниной Федоровной, и было это в середине прошлого века. Думаю, все проблемы студии Владимир Степанович обсуждал с женой, и руководителей студии на самом деле было двое (неофициально) - муж и жена Сарапуловы. Мы часто собирались у них дома на чаепития и собрания. Многие это помнят, и все чувствовали, что Владимиру Степановичу с нами интересно, он не притворяется, а действительно любит нас и, конечно, искусство".
Как-то Степаныч завел голубую тетрадь, куда решил вписывать своих воспитанников. "Нужен учет, - смеясь, объяснил жене. - Пирогов говорил, что всякая школа сильна не числом, а славою своих учеников. Мы за славой не гонимся пока, пусть у нас до поры до времени будет наоборот".
Голубая тетрадь, насчитывающая более двухсот фамилий, начинается с имени Рашита Нурмухаметова, замечательного художника, оставившего богатое творческое наследие. Это была сильная личность. В 70-е годы он возглавлял Союз художников Башкирии. Именно в это время активизировалась выставочная деятельность, а в искусство пришли яркие молодые мастера, среди которых было немало учеников Сарапулова.
Перелистываешь старую голубую тетрадь и диву даешься: человек "никаких университетов не кончал", а воспитал целую плеяду замечательных художников. Рифхат Арсланов, Тан Еникеев, Рашид Хабиров, Фаузия Усманова, Алексей Королевский, Рем Петров, Виталий Шарафутдинов, Николай Чаругин, Ирина Кибальник, Вячеслав Воронин, Михаил Копьев, Егор Прокшин: Из изостудии вышло
15 членов Союза художников, 57 оформителей, 18 преподавателей, 14 архитекторов, 7 модельеров, 5 дизайнеров.
Удивительна судьба Саши Толстикова, которого Степаныч называл "мастером багровых закатов". Сегодня Александр Генрихович - ученый-химик, член-корреспондент Российской Академии наук, заместитель главного ученого секретаря Президиума РАН. С живописью никогда не расставался, у него высокий рейтинг в мире профессионального искусства.
Сергей Краснов, как известно, член-корреспондент Российской Академии художеств.
Были все-таки свои преимущества при прежнем режиме. В кружки детей набирали с улицы. Никто не проводил с ними, как это принято сегодня, тестирования. Никто не просил, как это сейчас распространено, раскошеливаться родителей на бумагу и кисти, на ремонт и подарки учителям. И результаты превосходили ожидания. Во всяком случае у Владимира Степановича. В каждом студийце пробуждался художник. Выходит, саженцы все одинаковые - лишь бы садовник попался добрый. Сарапулов так и ставил себе задачу: учить всех независимо от способностей и социального положения мам и пап, учить не будущих светил, а детей.
"Учитесь видеть во всем самое главное. Видят все, но не все рисуют, не все могут увиденное перенести на холст или бумагу. Старайтесь рисовать так, чтобы солнце действительно блестело на снегу, чтобы флаг развевался на ветру, чтобы даль леса манила к себе, а вода была бы мокрая-мокрая:"
Это один из самых зажигательных монологов, запомнившихся его ученикам. Где сегодня услышишь такие речи? Многое можно отдать за то, чтобы твой ребенок слышал их как можно чаще. Нынешние обеспеченные родители выкладывают немыслимые суммы на учебу своих чад в школах искусств
Англии или Италии. Вряд ли там можно получить даже за самые невероятные деньги больше того, что давала школа Степаныча.
В 1957-м он организовал первую послевоенную  выставку работ юных художников. В 1961-м провел республиканскую выставку и сделал ее ежегодной. С 1963-го стал проводить республиканские слеты. По итогам одного из них по инициативе Министерства просвещения БАССР была создана Республиканская средняя художественная школа-интернат.

Пожар

Судьба детских рисунков, которые он собирал долгие годы, не оставляла его в покое. В 1974-м Владимир Степанович вновь вернулся к идее создания музея детского творчества. Не получилось. Насколько ладил он с детьми и умел разговаривать с молодежью, настолько трудно ему было находить общий язык с взрослыми, особенно с чиновниками. Не понимал он их языка, не любил унижаться и разводить дипломатию, поэтому рубил с плеча.
В 1977-м ему пришлось расстаться с этой мыслью окончательно. 24 марта во время пожара в подвале Дворца пионеров сгорело главное его богатство - деревянные ящики с рисунками, которые перенесли туда после его ухода на пенсию. О случившемся Сарапулов узнал утром, бросился спасать то, что уцелело. Сохранились же лишь его рабочие дневники и папка с буквой "Ш" - с рисунками, которые он ласково называл "шадевры". То были детские "произведения" Полева, Королевского, Прокшина, Еникеева, Краснова и дочери Иры.
После пожара он тяжело заболел. Егор Прокшин встретил учителя однажды на улице, и сердце его сжалось: "Поразили тоска и безысходность во взгляде этого всегда веселого, неунывающего человека. Он не смог осуществить свою мечту".
Музей был единственной возможностью собрать под одну крышу всех воспитанников. В журнале учета управления пожарной охраны МВД БАССР было отмечено, что "горели бумага и подлежащая списанию мебель". Ни слова о рисунках. И еще написали: "Ущерба нет". Все произошло накануне празднования сорокалетия студии.
Говорили, что это поджог. Но никто не стал проводить расследования.
Владимир Степанович умер летом 1981-го, незадолго до своего 70-летия. Я хорошо запомнила тот день: стояла невыносимая жара, пронзительная тишина нависла над старым, деревянным, потемневшим от времени домом на Социалистической - так и прожил он, бессребренник, здесь до самой смерти, не думая об удобствах для себя.
Нина Федоровна некоторое время продолжала жить в Уфе. Выйдя на пенсию, она занялась творческой работой, посвятила себя своим любимым натюрмортам с цветами. Однажды ей понадобились подрамники, а заказать было негде. Она взяла и сама сколотила десять подрамников. Это в семьдесят-то лет! Потом была тяжелейшая травма плеча, после которой правая рука могла отказать. Но она заставила себя работать и написала натюрморт. После этого открылось второе дыхание. В 1995-м Нина Федоровна переехала в Питер к Ирине. Сейчас ей 86, и она по-прежнему каждый день перед мольбертом. По мнению Егора Прокшина, ежегодно навещающего Сарапуловых в Питере, натюрморты Нины Федоровны - это отдельная страница в истории русского искусства, цветы на ее небольших холстах - не просто живые, а "абсолютно живые". В музее Нестерова есть две ее работы, питерскую квартиру украшают 50 натюрмортов.
Ирина Сарапулова окончила Ленинградское высшее художественно-промышленное училище им. Мухиной, работала в Ленинградском Доме моды, затем в НИИ "Ювелирпром", была дизайнером ювелирных изделий. С 1988-го по сей день преподает в Санкт-Петербургском университете технологии и дизайна на кафедре "Дизайн костюма", участвует в создании театральных костюмов для Мариинки.
Когда Ирина работала в Доме моды, ее лучшим манекенщиком был муж Владимир Лисунов, известный художник, представитель питерского андеграунда. Она прожила с "Лисом" тридцать лет. В 2000-м году Владимир Лисунов трагически погиб. В настоящее время Ирина Владимировна занимается его творческим наследием, готовит материалы для книги, которую собирается назвать "Лис в стране забвения", что-то в этом роде.
В 70-е они как-то приезжали в Уфу. Ирина, верная студийному братству, позвала всех к себе. Он - гибкий, артистичный, слегка эпатажный. Ни тени вульгарности, без чего обыватели тогда не могли представить себе "подпольного" художника. Она - воплощение красоты и жизнерадостности. Дом на Социалистической наполнялся смехом и молодыми голосами. Один за другим подходили студийцы. Степаныч выглядел помолодевшим, счастливым, словно многодетный отец, к которому на именины неожиданно нагрянули все его дети.

Журнал "Уфа" // Рашида Краснова