ГЛАВНАЯ
О ЖУРНАЛЕ
АРХИВ НОМЕРОВ
РЕКЛАМА В ЖУРНАЛЕ
КОНТАКТНАЯ ИНФОРМАЦИЯ
ГОСТЕВАЯ КНИГА

СОБЫТИЕ МЕСЯЦА




     №10 (35)
     Октябрь 2004 г.




РУБРИКАТОР ПО АРХИВУ:

Нам 20

Дневник мэра

НАШ НА ВСЕ 100

ЛЕГЕНДЫ УФЫ

СОБЫТИЕ МЕСЯЦА

СТОЛИЧНЫЙ ПАРЛАМЕНТ

КРУГЛЫЙ СТОЛ

АВГУСТОВСКИЙ ПЕДСОВЕТ

РЕПОРТАЖ В НОМЕР

КУЛЬТПОХОД

ЭКОНОМКЛАСС

НЕЖНЫЙ ВОЗРАСТ

КАБИНЕТ

ARTEFAKTUS

ДВЕ ПОЛОВИНКИ

ЧЕРНЫЙ ЯЩИК

МЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ

УФИМСКИЙ ХАРАКТЕР

РОДОСЛОВНАЯ УФЫ

СВЕЖО ПРЕДАНИЕ

ВРЕМЯ ЛИДЕРА

БОЛЕВАЯ ТОЧКА

ЭТНОПОИСК

ГОРОДСКОЕ ХОЗЯЙСТВО

ПО РОДНОЙ СЛОБОДЕ

ДЕЛОВОЙ РАЗГОВОР

К барьеру!

НЕКОПЕЕЧНОЕ ДЕЛО

Наша акция

Благое дело

ТЕНДЕНЦИИ

ЗА И ПРОТИВ

Облик города

СЧАСТЛИВЫЙ БИЛЕТ

СРЕДА ОБИТАНИЯ

ДАТЫ

МЕДСОВЕТ

ИННОВАЦИИ

ШКОЛОПИСАНИЕ

ВЕРНИСАЖ

ЧИН ПО ЧИНУ

Коренные уфимцы

ГЛАС НАРОДА

Семейный альбом

ЗА ЧАШКОЙ ЧАЯ

75-летие победы

Дети войны

ЕСТЬ МНЕНИЕ

СДЕЛАНО В УФЕ

Городские проекты

Человек и его дело

Архив журнала

Учитель года-2022

Слово мэра

450-летие Уфы

Прогулки с депутатом

То время

Мотиватор








РУБРИКА "ДЕЛОВОЙ РАЗГОВОР"

"Мустай - наш Пушкин", или как оседлать строптивого коня...


Сборник произведений Мустая Карима в книжном шкафу Зии Нуриевича Нуриева стоит рядом с томиком Пушкина. "Мустай Карим - наш Пушкин", -поймав мой взгляд, заявляет хозяин уютного рабочего кабинета и достает книгу друга с дарственной надписью на башкирском, датированной 28 июля 1958 года. "Ты оседлал очень строптивого коня! Дай же силы твоему телу, рукам твоим его удержать! Дай бесконечного вдохновения твоей голове, душе!" - так я, во всяком случае, поняла смысл этого рукописного пожелания поэта другу, сделанного каллиграфическим почерком.
"Мы стали с Мустаем друзьями после моего назначения на должность первого секретаря Башкирского обкома КПСС в 1957 году,- вспоминает Зия Нуриевич, - а через год он подарил мне свою книгу, держу ее с тех пор рядом с Пушкиным".
...Так началась наша встреча с известным партийным и общественным деятелем Зией Нуриевичем Нуриевым в его московской квартире. И говорили мы главным образом о Мустае Кариме:

- Вы нашли удачное сравнение Мустая Карима с Пушкиным. Мустай Карим не просто поэт, он - объединяющее, цементирующее начало в нашем обществе. Ценители его творчества могут вновь и вновь перечитывать "Долгое-долгое детство", его пьесы, стихи, но и самый заурядный житель республики дорожит глубоким смыслом его легендарных строчек ":моя республика - величиной с березовый листок...". В чем все-таки, по-вашему, Зия Нуриевич, феномен нашего народного поэта?


- Я буду говорить о конкретных вещах. При мне он 12 лет был председателем Союза писателей республики. А это, должен заметить, не простое творческое объединение, внутри него всегда кипят страсти. Это, собственно, предполагает сама творческая среда. Но надо было видеть, насколько Мустай был деликатен с коллегами, как настойчиво продвигал молодых, поддерживал робких, застенчивых.
Вокруг него не раз пытались плести интриги, наговаривать напраслину. Но не зря говорят, что к чистому душой человеку никакая грязь не прилипает, Мустай Карим всегда оставался очень достойным, порядочным человеком.
А сколько было попыток представить его сыном не башкирского, а якобы татарского народа! И только потому, что он родился не в отдаленном чисто башкирском, как принято считать, районе, а близ Уфы, в его родном Кляшево. Ну и что? Я тоже родом вовсе не с юга Башкирии, а с северо-запада, из Бирского района, где осталась единственная башкирская деревня Верхнелачентау, это и есть моя родина. От этого я никогда не страдал ущербностью, не считал себя сыном другого народа. Напротив, до сих пор снимаю шляпу перед своими земляками, из поколения в поколение сохраняющими дух и традиции башкир.
Мустай никогда не бил себя в грудь, не разглагольствовал на псевдопатриотические темы о народе и народности, а планомерно, ненавязчиво пропагандировал творчество своих коллег на весь СССР. Его знала и уважала общественность огромной тогда страны, его друзьями были Расул Гамзатов, Давид Кугультинов, Юстинас Марцинкявичюс, Михаил Дудин, Кайсын Кулиев, Чингиз Айтматов. Он постоянно организовывал творческие встречи, обмены, обсуждения, благодаря ему произведения башкирских поэтов и писателей издавались на всех языках народов СССР. Он не позволял коллегам замыкаться в себе, он приподнял всю нашу Башкирию, заставил говорить о ее народе уважительно во всех уголках Советского Союза, открыл башкирскую культуру всей стране. Это ли не лучшее доказательство его сыновней преданности башкирскому народу?
Национальный вопрос - очень тонкая материя. Замалчивать его ни в коем случае нельзя, это чревато последствиями тлеющего, вовремя не затушенного костра, но и позволять распоясываться ярым националистам не на пользу обществу. Такие проблемы я старался всегда обсуждать коллегиально, избегать келейных решений. Помню, одно время директор  одного научного института стал нагнетать страсти вокруг секретаря обкома по идеологии, якобы тот по национальности татарин, а стало быть, нельзя ему доверять столь ответственный участок работы. Терпел я, терпел все эти инсинуации, статейки в газетах, а потом вызвал этого директора на бюро обкома и попросил суть его претензий изложить перед всеми собравшимися.
"Чем вы, товарищ, недовольны?" - спрашиваю.
"Дайте, - говорит, - мне 3-комнатную квартиру, и я больше писать на эту тему не буду!"
Представляете? Члены бюро были таким откровением немало изумлены, но квартиру мы ему все-таки дали. Так что любителей заработать политические дивиденды или удовлетворить свои меркантильные интересы на национальном вопросе хватало всегда. От руководителя же, в частности от меня, требовалась воля, чтобы пресекать всякого рода спекуляции на национальной почве.


- Мустай Карим в этом смысле лишен всякого рода этнических фобий. Его знаменитые строчки "Не русский я, но россиянин:", написанные еще в 1954 году, в эпоху СССР, в последние 15 лет приобрели особый смысл. Всенародного признания, на мой взгляд, он добился не только благодаря своему мастерскому слогу, но и своей особой гражданской позицией - примирителя. Когда многие в наше бурное время кинулись к трибунам, на площади, наш народный поэт повел себя очень сдержанно, не впадал в эйфорию. А каким он был при вас, в молодости?


- Не только в нынешнее смутное, я бы сказал, время, но и в прежние годы творческая среда знала немало горлопанов, выдающих себя за правдолюбцев, но на деле лишь стравливающих людей. Мустай же удивительным образом всегда чувствовал эпоху и людей. И в тревожные моменты он не бил, как иные, в набат, а умел сосредоточиться на самом важном, объединить сограждан разумной идеей, избежав напрасных жертв, обид, поражений.
Но трусом, лицемером Мустай никогда не был. Помню, какая непростая сложилась ситуация, когда Хрущев разогнал ЦК. Опальный Молотов оказался в полной изоляции, вчерашние коллеги и друзья боялись даже говорить с ним по телефону. И только Мустай Карим с Расулом Гамзатовым решили его навестить, поддержать. Мустай потом пришел ко мне, рассказал о встрече, а сам спрашивает: мол, как считаешь, правильно ли мы поступили. "Вы поступили по-человечески",- ответил я.
Вообще, Мустай на моей памяти очень за многих заступался. Разумеется, независимо от их национальности и социального статуса. И всегда это делал так нешумно, деликатно, что те, за кого он просил, даже могли не знать о его хлопотах. Одно время накалились страсти в нашем Союзе композиторов, ко мне приходил то один, то другой с жалобами друг на друга. Мустай мне тогда посоветовал поддержать Загира Исмагилова, аргументировал, почему это необходимо. Я тогда к его просьбе прислушался.


- А часто ли вы по собственной инициативе советовались с Мустаем Каримом?


- Довольно часто. Вспомнить хотя бы споры вокруг места установки памятника Салавату Юлаеву. Деньги в казне никогда лишними не были, что сейчас, что тогда приходилось экономить. Поэтому велик был соблазн поставить скульптуру Салавата на Советской площади или на проспекте Октября перед горсоветом. Однако сам автор памятника Тавасиев и ряд деятелей культуры настаивали на выборе крутого склона Белой, где, собственно, сегодня и стоит памятник. Многих я тогда приглашал к себе в кабинет, просил высказаться. Кто-то откровенно старался угодить начальству, мол, где вы решите, там и поставим, кто-то уходил от разговора, юлил.
Должен честно сказать, я не сразу согласился на склон Белой. Этот проект был очень затратным - надо было снести много частных домов, всем дать квартиры, да и сама установка над обрывом была затеей рискованной и дорогостоящей. Я колебался. Окончательное решение принял после разговора с Мустаем Каримом. Он тогда меня убедил в том, что Салавата мы ставим на склоне Белой на века и есть резон один раз основательно потратиться, чтобы скульптура национального героя заиграла и действительно стала символом Уфы и Башкортостана. Я по сей день благодарен ему за тот совет.


- У Мустая Карима есть рассказ "Большие начальники и мы". Он пишет о забавном случае, когда среди ночи Расул Гамзатов, Давид Кугультинов, Михаил Дудин и Мустай Карим решили пригласить в свой номер на рюмку чая первых секретарей своих обкомов, проживающих во время съезда партии в той же гостинице "Москва". Это, с одной стороны, была блажь, хулиганство, с другой - испытание:  придут ли секретари к своим писателям. Пришли не все. Но вы, Зия Нуриевич, тот экзамен выдержали, несмотря на поздний час, явились в белоснежной рубашке и костюме с иголочки, хотя и, поворчав для порядка, назвали поэтов "Хаджи Насыртдины". Может, и другие "проверки" вам Мустай Карим устраивал?


- Тот случай в гостинице припоминаю, душевный разговор тогда вышел, до рассвета просидели, а наутро отправились на заседание. Я всегда был благодарен Мустаю за доверие, ведь творческие люди имеют обыкновение не пускать в круг своего общения начальников, не делиться с ними сокровенным. Наверное, это правильно. Но в том-то и все дело, что наши отношения с Мустаем Каримом были иными, чем предполагал его и мой статус, это действительно была искренняя дружба. 


- Мустафа Сафич в доверительных беседах не раз мне признавался: я, говорит, всегда знал свое место. Я восприняла это как добрый совет и теперь частенько в пикантных ситуациях, вспоминая слова поэта, придерживаю свою прыть. Мустай же Карим - сама сдержанность и деликатность. Неужели и в бурные годы поэтического взлета у него не было "проколов"?


- Я думаю, это его природное качество. Он никогда никому в друзья не набивался и в гости не напрашивался. Тогда как многие хотели бы завести с ним дружбу. А вот бескорыстно кому-то помочь - его стихия. Бывало, и у меня просил для нуждающихся квартиры, поддержки. За себя не просил никогда.
Что значит "не было проколов"? Если под этим словом понимать отступление от своих принципов, лицемерие, неблаговидные поступки, недостойные мужчины, то уверенно могу сказать - таких проколов у Мустая не было. Но он, разумеется, не был идолом, святошей, жил яркой насыщенной жизнью, любил людей, природу, женщин, искал во всей окружающей его красоте вдохновения. Иначе он просто не был бы поэтом!


- Бывали ли вы друг у друга в гостях, ходили ли вместе в баню? Мустай Карим пишет, что на этот вопрос в отделе культуры ЦК он так отшутился: "В обком придешь - Нуриев царь, домой к нему придешь - он опять царь, к себе позовешь - все равно он царь. На меня одного сразу три царя, многовато!" Вы на такие шутки не обижались?


- Как можно на писателя обижаться? В художественном слове, как известно, фактура прекрасно уживается с вымыслом. В баню я ходил с басом нашего оперного театра Габдурахманом Хабибуллиным. Мы оба обожали горячий пар с веником. Еще будучи вторым секретарем обкома, я полюбил гарнизонную, как звали ее в народе, баню на углу улиц Крупской и Чернышевского. Мустай не был заядлым банщиком. А дома друг у друга мы бывали, но нечасто.
Потом, приезжая ко мне на московскую квартиру и на дачу, Мустай бывал со мной в бане. Помню, как-то после баньки мы с ним играли в бильярд. Несколько партий подряд я выигрывал. Мой внук все крутился, наблюдал за нашей игрой, переживал за Мустая, а потом и заявил: дуракам всегда везет, имея в виду, конечно, меня. Мы с Мустаем только расхохотались:


- Зия Нуриевич, и все же, касаясь темы "больших начальников", хотелось бы знать ваше отношение к критике в прессе, обсуждали ли вы эту проблему когда-нибудь с другом Мустаем?


- Что, собственно, обсуждать было? В наше, как теперь любят говорить, тоталитарное время такой проблемы не существовало! Не критики, заметьте, а проблемы, потому как редакторы сами решали, кого им критиковать, кого хвалить. Я не припомню случая, чтобы вызывал редакторов на ковер для каких-то разборок или давал им задания. Хотите верьте, хотите нет - редакциям была предоставлена полная свобода действий. Другое дело, редакторы сами, быть может, порой перестраховывались и к критике подходили осторожно.
Был период выявления в отчетности приписок. На всю страну тогда гремело так называемое рязанское дело. Мы у себя в республике тоже начали повсеместные проверки и выявили приписки у директора Раевского совхоза - наказали. Эту информацию один карьерист, мечтавший, видимо, занять место повыше, сообщил не очень порядочному журналисту, в результате в "Советской России" появилась статья "Очковтиратели в Башкирии под покровительством обкома". Это была чистой воды клевета на республику. Я позвонил Хрущеву и попросил прислать комиссию. Бригада проверяющих поработала очень тщательно, 20 дней они ездили по всем районам - никаких приписок не нашли. Тогда в газете вышло опровержение.
Сегодняшнее состояние российской прессы, как, впрочем, и состояние экономики, социальной сферы, у меня вызывает тревогу. Об этом, конечно, мы не раз с горечью говорили и с Мустаем.
А что творилось в последнюю выборную кампанию президента Башкортостана? Ужас, беспредел какой-то! Я звонил Рахимову и говорил: "Держись! Не поддавайся! Все это заказное, люди разберутся".


- А как отнесся Мустай Карим к вашему переводу в Москву на пост министра, советовались ли вы с ним по поводу кандидатуры своего преемника?


- Он, конечно, как полагается в таких случаях поздравил меня с повышением. Но в то же время, думаю, прекрасно понимал, что в душе моей творится. Жена моя Айсылу Хабировна была категорически против, все мое нутро тоже бунтовало против этого переезда, столько было еще не претворенных в жизнь планов. Но Хрущев никаких возражений не принимал, велел только назвать преемника.
Лучшей кандидатуры в преемники, чем Акназаров, не было. За него были все члены бюро и Мустай. Но было одно "но" в семье Акназарова, что и заставило меня назвать преемником Шакирова. Как я и предполагал, он оказался впоследствии сильным хозяйственником, но неблагодарным человеком. Мне жаль, что начатые мной и согласованные с Москвой проекты были им приостановлены. Взять то же уфимское метро - была договоренность с Хрущевым, завизированное им мое ходатайство, уже согласованное с Госпланом, надо было заниматься проектной документацией. Не стали, посчитали ненужным делом. Акназарову и Султанову он запрещал посещать меня в Москве. Впрочем, об ушедших плохо не говорят. Не будем:


- Зия Нуриевич, несмотря на ваш почтенный возраст, вы приезжаете в Башкортостан. Ваше яркое выступление на торжественном заседании по случаю 250-летия Салавата Юлаева восхитило собравшихся. А говорите ли вы с руководителями республики о современных проблемах?


- Я не столь компетентен в нынешних хозяйственных делах республики, чтобы давать советы. Но искренне рад за Башкирию. Президент Рахимов не допустил развала. В каждый очередной приезд в республику  обнаруживаю новые дороги, новые школы, новые больницы. Безусловная заслуга Рахимова - курорты, совершенно новая отрасль не только социальной сферы, но и экономики. Ведь при мне практически единственным санаторием было "Юматово", а сейчас число курортов мирового уровня уже за десяток перевалило. Недавно разговаривал с главврачом курорта "Янгантау". Республика, говорит, вложила в развитие здравницы около 100 миллионов долларов, зато теперь и отдача пошла, бюджет имеет с этого курорта порядка 40 миллионов налогов. Курорты - очень удачный проект Рахимова. Всерьез сейчас занялись экологией - очень правильное дело. Мы ведь только строили, не задумываясь о последствиях промышленного бума. А сейчас самое время заботиться о спасении нашей уникальной башкирской природы.
Живя в республике, Мустай Карим ближе стоит и к проблемам. Рад, что к его мнению нынешнее руководство прислушивается. Равных ему по авторитету сегодня нет, он - дух, совесть нашего народа. Здоровья ему хочется пожелать накануне его 85-летия, чтобы продолжал оставаться в строю.


- И вам, Зия Нуриевич, того же хочется пожелать, ведь ваше 90-летие, алла бирса, будем отмечать совсем скоро, в марте 2005 года. Вы с Мустаем Каримом, как я понимаю, не просто друзья, по воле судьбы вы еще и родственные души. Не случайно каждый из вас свой большой путь начинал с ремесла учителя, учителями для всех нас по сей день и остаетесь...


- Учитель - сама святая для меня профессия. Если бы пришлось выбирать дело своей жизни заново, стал бы только учителем! Я до сих пор храню в душе тот трепет, что охватывал меня при скрипе пера, когда на твоих глазах еще вчера неграмотный человек впервые выводит свою фамилию, имя. Я работал учителем еще до войны, учил не только крестьянских детей, но и их родителей. Тогда повсюду создавались ОДН - Общества "Долой неграмотность". Два года я занимался этим благородным делом, а потом возглавил роно Кигинского района, мне тогда было всего 20 лет.
Мы с Мустаем не раз беседовали о роли учителя в нашем обществе, с благодарностью вспоминали своих учителей. До войны статус учителя в нашей стране был очень высок, и платило государство за его труд, несмотря на повсеместную бедность и разруху, достойно - по себе помню. Сегодня дан приоритет другим ценностям. Жаль.


- Зия Нуриевич, вы, оказывается, в молодости не только учительствовали, как Мустай Карим, но и сочиняли. Вот на фотографии, подаренной любимой Айсылу, вашей рукой написаны стихи в ее честь? Знал ли друг-поэт о вашем увлечении?


- Кто же в молодости  стихоплетством не грешит? Писал и я. Как говорят, в стол, было у меня несколько заветных тетрадочек. Да с переездами все растерялось. Никому я этих тетрадок не показывал, и Мустаю не показывал. Это не было серьезным сочинительством, а так, невысказанные вслух мысли и чувства. Но вкус этого ремесла мне знаком, может быть, поэтому так люблю я и ценю мастерство Мустая. Складные строчки сами на лист не ложатся, их выстрадать надо, выносить, как дитя. Мустай Карим всегда это делает мастерски.

Уфа-Москва-Уфа.


БЛИЦ-ОПРОС


- Говорят, в Москву из Уфы вы взяли только одежду и книги. Среди знавших вас людей вы слыли книголюбом, кто ваши любимые писатели?
- О двух я уже сказал - Мустай Карим и Александр Пушкин. Из поэтов еще люблю Некрасова, многие его вещи знаю наизусть. В одном ряду с ними стоит Чехов, в нем меня всегда подкупала какая-то жизненная простота, точное понимание человеческой сути. "Войну и мир", к примеру, тоже несколько раз перечитывал, но Чехов все же мне ближе Толстого. А перед поездкой в Уфу стараюсь полистать "Капитанскую дочку" Пушкина, те места, где наши башкирские степи описаны.
- Вы до сих пор остаетесь главой своего семейства, как вам удается влиять на детей?
- Единственный мой сын Виль рано ушел, но остались его сыновья Ильдар и Рустэм. У меня двое правнуков Алексей и Настя - каждый день забегают, звонят - живем мы в одном доме. Уже больше 30 лет, после смерти Айсылу Хабировны, рядом со мной Светлана Михайловна, во многом благодаря ей к нашему очагу тянутся внуки и пра-внуки. Ильдар и Рустэм всегда прислушиваются к моему мнению, и это, в свою очередь, придает мне жизненные силы.
- У вас интернациональная, получается, семья. А знают ли правнуки, что они потомки Салавата Юлаева?
- А как же?! Книгу Степана Злобина "Салават Юлаев" каждый из них прочел. И Алексей и Настя понимают, что в них течет кровь башкирского народа, хотя они и носят русские имена.
- Какими, на ваш взгляд, качествами должны обладать мужчина и женщина для счастливого союза?
- Мужчина должен оберегать женщину от невзгод, не обижать ее грубым словом. Женщина должна уметь создать уют, чтобы после тяжелой работы мужа тянуло к очагу.
- Какие газеты вы обычно читаете?
- Выписываю "Российскую газету", "Аргументы и факты", журнал "Сельское хозяйство". Время от времени покупаю "Комсомолку". Из представительства Башкортостана в Москве мне регулярно приносят республиканские газеты - все внимательно прочитываю.
- Живете ли вы и сегодня по жесткому расписанию? В чем, по-вашему, кроется секрет долголетия?
- Распорядок дня дисциплинирует человека, придает смысл жизни. Встаю я в 9 утра., завтракаю и - за работу. Пишу, хочу закончить книгу воспоминаний.
А секрет долголетия - в образе жизни. Не надо бояться работы. От работы не умирают. Пить, курить вредно. В войну я выкуривал за день по две пачки папирос, а потом резко бросил и больше не курил. В еде себя никогда особо не ограничивал, ем все, что есть, но в меру. По особым случаям позволяю себе рюмочку коньяка. Сегодня тот самый случай, пойдемте к столу...

Журнал "Уфа" // Галина ИШМУХАМЕТОВА








НАШ ПОДПИСЧИК - ВСЯ СТРАНА

Сообщите об этом своим иногородним друзьям и знакомым.

Подробнее...






ИНФОРМЕРЫ

Онлайн подписка на журнал

Ufaved.info
Онлайн подписка


Хоккейный клуб Салават ёлаев

сайт администрации г. ”фы



Телекомпания "Вся Уфа

Казанские ведомости


яндекс.метрика


Все права на сайт принадлежат:
МБУ Уфа-Ведомости